— Нам нужен отель, только не слишком дорогой, — заявляю я, опережая Джона.
— Где-нибудь в центре, но не «Браун палас» или «Адаме Марк», что-нибудь попроще, — добавляет Джон, глядя в путеводитель «Лонли плэнет США».
Водитель такси поворачивается к нам. И оказывается пожилым негром с хриплым голосом.
— Я знаю, что вам нужно, ребятки, — отвечает он, трогаясь с места.
— С чего такая жара, разве у вас не было снега несколько недель назад? — спросил Джон скептически.
— Это ж Денвер, — рассмеялся водитель. — Здесь триста дней в году палит солнце. Больше, чем в Аризоне. Иногда ночью идет снег, но к полудню следующего дня его уже как не бывало. Недавно и впрямь прошла снежная буря, так ее остатки исчезли за два дня. В этом году дрянная погода. Нужен дождь, а то тут все пересохло вконец.
Он не шутил. Я посмотрел в окно. Желтые и бурые поля, беспощадное небо. Все живое попряталось. С дороги вид, как будто ты в полупустыне. Город, цепочка громадных зданий, дальше — горы. Палящее, безжалостное солнце.
Большинство людей не знают Денвера. Возможно, приезжали покататься на лыжах или на конференцию. Добирались из аэропорта, останавливались в центре, поднимались в горы. Может, некоторые даже живут здесь, на задворках. Но и эти ничего не знают. Они не знают Денвера Керуака и Кэссиди,
[12]
города бродяг, спрыгивавших с поездов самой крупной магистрали на Западе. Они ничего этого не знают, потому что всех бродяг убрали с улиц, деловой центр восстановили, чердаки, винные бары, модные забегаловки и кофейни теперь вместо притонов и трактиров. Зубастая ухмылка футболиста Джона Элуэя на постерах его автодилерских компаний. Но старый Денвер все еще сохранился в районе Колфакс-авеню, куда эти люди никогда не забредают. Или на Федерал-авеню, или в северной части центра города.
Колфакс — это для нас. Жуткого вида мотели, бронированные лавки с выпивкой, испанские рестораны и винные погребки. Проститутки, барыги, характерного вида типы, трущиеся по углам. Чем они торгуют? В этой стране все до сих пор сидят на крэке, или героин все-таки возвращается?
Мы сворачиваем на Бродвей, проходим мимо двух зданий, безобразнее которых я в жизни не встречал. Одно — высокое, лишенное окон панельное уродство цвета детской неожиданности, другое — сумасшедшая конструкция вроде «Лего» из кубов и пирамид.
— Музей изобразительного искусства и библиотека, — объясняет таксист и останавливается возле здания с вывеской «Вестерн палас-отель 1922», розового и плоского, с бассейном. Выглядит оно немного захудалым и уж точно дешевым. Пойдет. Центр города в полумиле ходу вниз по обжигающей полоске Бродвея.
Мы расплачиваемся с таксистом, не забывая накинуть пятнадцать процентов чаевых. Выгружаемся. Идем к гостиничной стойке.
— Вот это клёво, — одобряет Джон.
Я гляжу на него. С меня пот градом, нервы ни к черту, о том, чтобы даже ответить, не может быть и речи.
Встал я рано, сходил на пляж. Укололся. Вернулся домой, провел два часа за сборами и поисками «лекарственных принадлежностей». Подобрать Джона и добраться до аэропорта — еще час, поскольку Фейси на своем «форде-фиесте» ехал медленно и осторожно. Ему было все еще неловко со мной разговаривать из-за того случая с «лендровером», хотя я его простил: ведь он был в безвыходном положении. Меня все равно бы нашли.
Потом два часа ожидания, чтобы пройти досмотр, дальше — час лететь от Белфаста до Лондона, пять часов дожидались посадки на свой рейс в аэропорту Хитроу. Потом десятичасовой перелет из Лондона в Денвер. Три часа получали багаж, проходили таможню и добирались сюда. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз ширнулся.
В вестибюле отеля веет безысходностью и остатками былой роскоши. Резкое, клонящееся к закату солнце проникает внутрь сквозь жалюзи и освещает огромных размеров треснувшее зеркало над побитой стойкой регистрации в стиле ар-деко. Человек за стойкой читает комикс. Нас видно в черно-белом мониторе камеры безопасности. На столике кактус в горшке — то ли уснул, то ли засох. Пыль кружится в столбе солнечного света. Плитка, уложенная в виде шахматной доски, отходит от пола. На рыжем диване сидит пожилой человек с узкими, острыми чертами, в его руках аэрозольный баллончик. Он и клерк у стойки — оба курят.
— Смотри не лопни, старый гриб! — бодро обратился Джон к пожилому.
— Тебе… чего надо… мудозвон? — невероятно медленно огрызнулся тот.
Мы подходим к стойке, клерк выделяет нам комнату. Платим за неделю вперед. Паспорта наши ему до фени, ни о каких правилах поведения он даже не вспомнил, выдал нам ключ и пополз наверх.
Читал он комикс про супергероев из «Американской лиги справедливости».
Ступени, длинный ряд однотипных комнат. Ключ.
Входим. Из окна виден Бродвей. Жарко, машины стоят в пробке.
— Ба, здесь есть кондиционер! — отмечает Джон с восторгом.
Он бросает шмотье, несется к кондею и врубает его на полную. Не успели мы толком распаковаться, как в комнате стало на двадцать пять градусов прохладнее.
Джон не может сдержать порыва радости.
— Америка, чертова Америка! — вопит он.
— Угу.
— Господи, мы же здесь, в Америке, говорим тут с тобой!
— Я в курсе.
— Ты-то бывал здесь, а я нет. И всегда мечтал попасть. Ты мотоциклы видел? По дороге я заметил пару «харлеев» и одного «индейца». «Индейца», прикинь? А тачки, тачки-то какие! Прямо как в том сериале про полицейских, «Старски и Хуч», или…
— Джон, слушай, мне надо ширнуться.
Джон затряс головой:
— Нет, нет, нет и еще раз нет! Ну же, Алекс, может, теперь самое время резко завязать? — спросил Джон.
Охрененное предложение. Гляжу на него.
— Нет, — говорю.
— Алекс, если ты не… — Тут он замолкает: наконец-то заметил, в каком я состоянии. Бледный, весь в трясучке, еле сдерживаю в себе скудное содержание желудка. — Хорошо, хорошо, Алекс, если так припекло, иди. Слушай, а мне травы заодно не раздобудешь, а?
— Посмотрим. Джон. Ты, как здесь говорят, подстрекатель.
— Да ладно! Смотри, чтобы тебя не упекли.
— Если что, скажу, что это ты виноват.
Жара. Солнце. Я иду по Бродвею. Широкие улицы, ровные тротуары, пологие заезды по сторонам дороги. Опять вышел к Колфаксу. Полно пешеходов. Кожа обгорела и зудит. Здание Капитолия. Памятник солдату — участнику Гражданской войны. Десять заповедей.
По обочинам ютятся бездомные, бедняки, всякая пьянь.
О! Притон.
Стойка бара, полумрак, все в дыму. Солнце, как лазерный луч, проходит сквозь трещины в темных, непрозрачных снаружи стеклах. Очень по-американски. Рекламы «Будвайзера», «Куурса», стол для американского бильярда, странные вещи повсюду. Люди, каждый сам по себе, таращатся на рюмки, многие с пивом в руках. Ни одной женщины. Туда ли я зашел?
