Мы разбежались и дружно ударили в дверь плечом. Грохот. Нас отбросило назад, мы упали, дверь даже не дрогнула. Плечо ломило.
Сирены все громче. По меньшей мере две машины. Джон глянул на меня — сама безысходность.
— Ну-ка, еще раз, — решил я.
Мы снова отошли, бросились на дверь и снова без всякого результата.
— Давай!
Мы отошли, и тут из соседней квартиры появился старик — в клетчатых штанах, белой рубашке и шлепанцах.
— Что здесь за шум? — спросил он.
— Нам нужно вытащить его оттуда, — сказал Джон, тяжело дыша.
— Мы из полиции, сэр, — сказал я, надеясь, что удачно имитирую американский акцент, — тут кто-то прыгнул с балкона, вероятно, самоубийство. Прошу вас вернуться в свою квартиру, скоро мы будем всех опрашивать.
— Самоубийство, где? — спросил пожилой мужчина.
— Тело под балконом, — ответил я.
— Пойду погляжу, — сказал старый чудак и ушел к себе.
— А теперь пошли, — потянул меня Джон.
— Еще разок попробуем.
Мы отошли в очередной раз, набросились на дверь — снова без толку.
— Еще, — настаивал я, — я чувствую, она поддается.
— Ты сказал, этот раз был последним.
— Еще один раз, — твердил я.
Мы ударили снова, и на этот раз металлические шурупы, державшие замок в древесине, чуть ослабли, и дверь слегка отошла. Я бы разбил замок, если бы было чем. Я осмотрел коридор:
— Огнетушитель!
Выхватил огнетушитель из ящика со стеклянной дверцей. Долбанул им по двери. Замок сломался. Я толкнул дверь, и она открылась.
— Джон, протри огнетушитель и ручку на дверце, хорошо?
Он остолбенело посмотрел на меня. Я похлопал его по плечу:
— Ты слышишь?
Он кивнул. Я влетел в квартиру, стал рыскать в поисках кепки, нашел ее на журнальном столике, схватил и выбежал прочь.
— Все чисто, — сказал Джон.
Я кивнул, и мы кинулись к пожарному выходу.
— Надвинь кепку на лицо как можно ниже, давай-давай, — скомандовал я.
Он подчинился, я тоже натянул кепку на глаза. Фиговская, конечно, конспирация, но хоть что-то.
— Когда спустимся, спокойно выйдем наружу, а когда нас уже не будет видно, тогда бросимся наутек, ясно? — спросил я.
— Что?
— Джон, очнись, наконец, и просто делай, что я говорю, понял?
— Ладно, — угрюмо согласился он.
Мы побежали по бетонному коридору пожарного выхода. Попали в боковой холл. Растения в горшках, бетонные стены, выкрашенные в зеленый цвет, зеркало, какое-то объявление насчет мусора, людей мы не встретили. Мы ринулись через дверь на улицу, залитую солнцем.
Чернокожий малый преградил нам путь. Высокий, в шортах, кроссовках, серая футболка в пятнах от пота, на груди написано «Армия США». Он тут бегал трусцой неподалеку, увидел, что происходит, и подошел к зданию, чтобы задержать преступников или кого угодно, кто будет выходить.
— Рог favor, senor, muy urgente, es tarde (Пожалуйста, сеньор, я очень тороплюсь), — начал было я и попытался просочиться мимо него.
— Никто не выходит из здания до появления полиции, — сказал он.
Джон попробовал протолкнуться позади него, но солдат тут же прижал его к земле своей огромной ручищей. Чистой воды насилие в духе «Поссе комитатус»,
[15]
но сейчас было не самое подходящее время качать права. Джон, все еще находясь на земле, извернулся и провел подсечку. Солдат рухнул, как груда кирпичей, а я, дабы окончательно его вырубить, двинул ему ногой по голове с такой силой, что чуть не сломал ему шею.
Надоедливый ублюдок. Я помог Джону подняться. Мы не знали, в какую сторону бежать. На восток — улицы, на запад — парк. Вдалеке показалась, быстро приближаясь, полицейская машина. Это обстоятельство мигом все решило. Мы двинули к парку. Вокруг тела упавшего уже собралась толпа, человек двадцать.
Мы двигались с тем спокойствием, на какое только были способны. Прошли футов пятьдесят.
— А где те двое? — вдруг выкрикнул кто-то.
Джон рванул с места. Я за ним.
Шесть лет я оттрубил полицейским в ольстерском полицейском управлении (считавшемся одним из лидеров по количеству смертельных исходов на Западе), ни разу ни в кого не стрелял, и в меня никогда не стреляли. Опасные ситуации случались по моей же вине — пять штрафов за плечами. Никаких пушек. Никакой крови. А тут…
Мы пробежали уже половину парка, когда услышали крики полицейских:
— Ни с места! Полиция! Остановитесь, или мы откроем огонь!
Небо как вода в бассейне, такое же голубое. Трава цвета грязной меди. Температура плюс девяносто два по Фаренгейту. Мои легкие уже на пределе. В глазах вспышки яркого света. Впереди простор к западу до самого горизонта. Зеленые подножия холмов, синие горы, за ними еще гряды гор. Здоровенная гора посередине с острой вершиной и изрезанными краями пурпурного оттенка. Красота. На одной из гор пятна снега, оставшиеся с того злополучного дня, когда случились метель и убийство Виктории Патавасти.
Мы одолели еще ярдов пятьдесят, несясь мимо сосен и некоего подобия открытой летней эстрады. Людей навстречу попалось немного. Впереди нас бежал человек, но он был в наушниках и не слышал криков полицейских.
Парк кончился.
Я оглянулся.
Трое копов в рыжевато-коричневой форме. Пушки наготове. Двое — жирдяи, один худощавый постарше, в семидесяти ярдах от нас, но несутся как гончие.
Джон помчался по траве под уклон к выходу из парка, в сторону Шестой улицы, я кинулся следом. Со всех сторон выли сирены. Нетрудно было догадаться, что это по наши души. Я поскользнулся в луже воды, натекшей из неисправного разбрызгивателя, и меня занесло у фасада какого-то здания, а Джон, оглянувшись посмотреть, что стряслось, налетел на пожилого человека, державшего на руках скотч-терьера. Все трое попадали в разные стороны. Я поднял Джона на ноги. Собака вцепилась в него зубами.
— Черт! — завопил Джон, пытаясь отделаться от злосчастной шавки.
Пожилой хозяин собаки начал что-то орать по-русски.
Я схватил псину за задние лапы и отшвырнул на несколько футов. Старик, матерясь, побежал за ней.
— Вперед! — подбодрил я Джона.
Мы выбежали на улицу между массивными высотками кондоминиумов и несколькими внушительных размеров частными домами с высокими, увитыми плющом стенами и железными оградами. Через такое не перелезешь.
