Все очень любезны. Эрия рассказывает о своей жизни в Эфиопии и о том, почему они поселились именно в Денвере. Очевидно было одно — здесь находилась вторая по величине община эфиопов в Америке, однако сосредоточиться на рассказе было почти невозможно, поскольку на Эрии была мини-юбка, оставлявшая открытыми ее великолепные длинные смуглые ноги, служившие прекрасным дополнением к ее сверкающим глазам и очаровательной улыбке.
Все складывалось отлично, пока они с Джоном опять не начали целоваться.
— Только не за столом, — запротестовал я.
— Александр прав, — сказала Эрия, убирая огромные грабли Джона со своего зада.
Джон чмокнул ее в щеку и повернулся к нам.
— Так, парни, а что вы не едите-то, неужели не нравится? — Он промокнул губы.
— Просто зашибись, — ответил Пат.
— Ага, — согласился я, — ты отлично готовишь, Эрия.
— Да ну, что тут такого! — смутилась она. — Приготовить американскую еду — нечего делать.
Она пошла в кухню за добавкой кофе.
— Правда, она славная? — промычал Джон с тупым выражением на лице.
— Господи, только не говори, что ты в нее влюбился! — прошептал я.
— Похоже на то.
— Кобель! Ты понимаешь, я надеюсь, что у ваших отношений нет будущего?
— Что с тобой, Алекс? Ты каждое утро как будто не с той ноги встаешь.
Пат закурил и уставился в потолок. Я под столом сжал кулаки. Мне показалось, что я был слишком снисходителен к Джону. Ни разу не упомянул, что он столкнул человека с балкона, черт возьми!
— Я буду помогать ей, заботиться, устроюсь на работу, — сказал Джон мечтательно.
— Ага, ты уже устроился, и, надо сказать, неплохо: я себе всю задницу отсидел и все ноги отходил, пока ты тут куришь траву и кувыркаешься со своей подружкой, — живешь, как у Христа за пазухой.
— Почему чужое счастье так невыносимо для тебя? Это все из-за героина, он разрушает нашу дружбу Ты так не считаешь, Пат?
— Меня в это не втягивайте, ребята, — отозвался Пат, продолжая рассматривать ему одному известную точку у себя над головой.
Я сделал глоток кофе. Джон, конечно, особой остротой ума не блещет, но тут он, возможно, был не так уж далек от истины. Я пожал плечами. Мне не хотелось, чтобы этот разговор перерос в бурные дебаты. В сложившейся ситуации мы были виноваты поровну.
— Прости, Джон. Понимаешь, у меня болит голова, в носу черт-те что творится, ноги просто отваливаются. Хреново мне, веришь?
— Нос — это от загрязнения, — сказал Пат. — Лучше бы они занялись проблемами окружающей среды и этой чертовой засухой, чем гоняться за сексуальными меньшинствами всего штата.
Пришла Эрия с новой порцией кофе.
— Шикарно, — улыбнулся ей Пат.
— У тебя болят ноги? — спросила меня Эрия, и мы все покраснели, представив, что она слышала весь разговор.
— Да, я никогда так помногу не ходил.
Эрия предложила сделать мне массаж ступней. Я глянул на Джона, мне совершенно не хотелось его огорчать, но он кивнул, давая понять, что не возражает. Я вернулся на кушетку, а Эрия приступила к терзанию моих конечностей своими удивительно сильными пальцами. Десятью минутами позже она закончила сеанс — я не чувствовал не только боли, но и ног.
— Просто потрясающе, да ты талантлива абсолютно во всем! — не выдержал я.
— Это еще не все, что она умеет, — сказал Джон.
Они с Эрией захихикали.
— Я все же ума не приложу, что она в тебе нашла, даже грин-карту с тебя не получишь, — сказал я Джону.
На моих часах было двенадцать, и, к несчастью, пора было покидать это ложе домашнего спокойствия. Пат упрашивал меня выпить немного мартини перед уходом, но я не мог. Утренняя доза не пошла впрок: меня как-то странно вставило, все было не так, и я хотел воздержаться от алкоголя. Героин в этом городе попадается разный, и никогда не знаешь, что тебе подсунут в следующий раз. Мануэлито, мой поставщик, постоянно на это жаловался. Крэк здесь превосходный, а вот героин порой бывает сомнительного качества. Все героинщики осели в Нью-Йорке: певцы, нищие художники, готичные девицы, тощие модели.
Идти не хотелось прямо до смерти. Я чувствовал себя уставшим и с наслаждением провел бы дома эту лучшую часть дня: какое счастье — с утра посидеть с Джоном, Патом и Эрией, поболтать ни о чем, стоять с Патом у пожарной лестницы, глядя на мир внизу.
Само собой, прошлой ночью мне было не до сна. Уже вторую ночь подряд. После случая с Амбер.
Амбер. Лицемерие с моей стороны — упрекать Джона.
Поскольку ломало-то меня из-за нее.
Старо как мир: полицейский, который влюбляется в подозреваемую, или в свидетеля, или в потерпевшую. Клише. Об этом даже в полицейской академии рассказывают, особенно часто такое случается, очевидно, при расследовании дел о внутрисемейных преступлениях.
Как бы то ни было, надо почаще думать головой. После встречи с Рэдхорсом мне следовало немедленно залечь на дно. Так поступил бы умный человек. Но Амбер притягивала меня как магнит. Завладела мной. В ней было что-то, против чего я не мог устоять. Умна, обаятельна, сексуальна. Будь я старше, возможно, мне было бы все равно. Необходимо было бежать. Но совершенно не хотелось. Меня возбуждало, помимо всего прочего, то самое ощущение, что она — полная противоположность Виктории Патавасти. Зеркальное отображение Виктории, Виктория из параллельного мира. «Белая кость», блондинка, любовница-антипод Виктории. Обе исключительно умны, но Амбер недоставало остроумия Виктории, у нее не было той веселости, да и откуда бы? Виктория, единственная темнокожая во всей школе, изначально нуждалась в защитном механизме. И выработала его: словами могла отшить любого, кто к ней приставал. Сплошь сарказм и ирония. Такую девушку нельзя было упускать. И ведь все это было еще до наркотиков и до болезни матери — мне нет оправдания. Видимо, я был слишком зелен, слишком занят собой и своим окружением.
Ума больно много, говорили обо мне учителя, и то же самое они говорили о ней. Но она выбилась в лидеры. А мне для этого чего-то не хватало, может, тонкости, умения лавировать. Да и откуда бы взяться таким качествам во мне, выросшем в сумасшедшем доме с родителями-псевдохиппи и равнодушными братьями и сестрами? Тонкости никто бы и не заметил. И вообще Виктория была не моего круга, ей суждено было попасть в Оксфорд, окончить его с отличием и тут же пойти работать в некоммерческую организацию, которая предложила бы ей грин-карту, квартиру, за которую платила бы фирма, приличную зарплату, солидное положение, быстрое продвижение по службе и возможность жить в США. А я все продолбал — и тогда, и вот теперь, снова.
Я вздохнул и вышел на улицу.
Колфакс-авеню. Жара, свет, отходы, полицейский на мотоцикле допрашивает троих мексиканцев. Перед Центром по планированию семьи какой-то протестующий держит рекламный щит с изображением человеческого зародыша. Байкеры в парке курят траву.
