Она рассмеялась. Так искренне! Хотя смеяться-то было особо не над чем. Она сделала глоток виски, затем еще один, потом взяла мой стакан.
Я коснулся ее руки. Она взглянула на меня.
И, о боже, как же мне в тот момент захотелось поцеловать ее, прижать к себе, быть с ней. Хотелось, чтобы она обо всем мне рассказала. Я знал, окажется, что все хорошо. И еще мне хотелось заняться любовью с красавицей женой Чарльза, пока он в отъезде. Чтобы проучить его.
— Может, мне уже пора? — вслух подумал я.
— Нет, не уходи, мне как раз захотелось попробовать другой сорт виски, от лишнего стаканчика большой беды не будет, но не могу же я пить в одиночку?
И она налила в наши стаканы немного виски «Лафройг». Беседа замерла. Амбер закинула ногу на ногу, отчего юбка слегка задралась.
— Так что я ни разу не был в ущелье Святого Патрика. Это место паломничества католиков.
Она смотрела на меня испытующе, будто собиралась принять какое-то решение. Налила себе еще немного, положила льда и выпила залпом. Но ничего не сказала, пересела на диван, откинулась на спинку. Спросила мечтательно:
— А Белфаст — это рядом с Донеголом?
— Близко, меньше сотни миль, но дороги так плохи, что путь туда занимает часа три.
— Ив Каррикфергусе ты тоже ни разу не был, хотя это всего в пяти милях от Белфаста, я смотрела по карте.
Я снова уставился на нее. Ее лицо ничего не выражало. Ни хитрости, ни опасения, никакой подавленной скрытой эмоции. Она была абсолютно спокойна.
— Нет, в Каррикфергусе я ни разу не был, как уже говорил, — ответил я осторожно, как будто обезвреживал бомбу, и надо было перерезать синий проводок, а не красный.
Я ждал, что она упомянет Викторию Патавасти. Может, она готова расколоться? Собирается взять да и рассказать мне всю правду — по той причине, что я из тех же мест, что и убитая. Или это спектакль про Ирландию так подействовал: заставил ее испытывать чувство вины и раскаяния? Я искоса взглянул на нее. Губы Амбер не дрожали, глаза были ледяными. Признаваться ни в чем она не собиралась, раскаяние ее не терзало. Зато она вдруг удивила меня, заявив:
— Думаю, ты знаешь, что ты очень красивый, может, излишне худой, но потрясающе красивый. Высокий темноволосый красавец.
— И что мне на это ответить? — спросил я, борясь с неловкостью.
— Ты должен сказать: «Спасибо за комплимент» и ответить комплиментом. Это азы вежливости.
— Хорошо. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто я говорю это по твоей просьбе, я говорю это потому, что это самая что ни на есть правда. Ты сама красивая среди всех, кого я встречал в жизни. Я не умею говорить все эти вещи, но ты не просто выглядишь красивой, в тебе есть редкая черта, которую не так легко описать словами… какая-то внутренняя прелесть — вот. В тебе это есть. Прелесть и чистота души. Ты не просто хороша, но и добра. С тех пор как я в первый раз увидел тебя, я словно околдован, это как в стихотворении Йитса:
Предстала дева предо мной, светясь, как яблоневый цвет,
Окликнула — и скрылась прочь, в прозрачный канула рассвет.
Пускай я стар, пускай устал от косогоров и холмов,
Но, чтоб ее поцеловать, я снова мир пройти готов,
И травы мять, и с неба рвать, плоды земные разлюбив,
Серебряный налив луны и солнца золотой налив.
— Невероятно! — выдохнула она, по-настоящему тронутая.
Я знал наизусть больше дюжины стихов Йитса, выучил, чтобы производить впечатление на девушек в разных частях света. Номер удался, поэтому я допил виски, одарил ее проверенной победной улыбкой и раскрыл карты:
— Знаешь, Амбер, может, это цинично, но это правда: если у тебя ирландский акцент и ты хочешь произвести впечатление на женщину, которая не является ни ирландкой, ни въедливым профессором-литературоведом, то в большинстве случаев Йитс — это то, что надо. «Он мечтает о парче небес»
[24]
— ну помнишь: «Владей небесной я парчой из золота и серебра, рассветной и ночной парчой из дымки мглы и серебра, перед тобой бы расстелил…» — это выбрал бы любой дурак, но я предпочитаю «Песню скитальца Энгуса», ее последние строки просто великолепны, все цыпочки в восторге.
Секунду она смотрела на меня с притворным гневом, но рассмеялась. Она смеялась так, что даже слезы потекли по лицу. Слезы облегчения? Огромный, до сих пор сдерживаемый поток эмоций неожиданно прорвал ее обычную сдержанность? Я уже хотел спросить, все ли с ней в порядке, но не успел: она поднялась, протянула руку, я дал ей свою ладонь, она привлекла меня к себе и поцеловала. Сильно, страстно, исступленно. Ее губы изнемогали от страсти. Она захлебывалась, задыхалась, умирала и снова воскресала благодаря мне.
Я отнес ее в спальню и положил на постель. Приспустил платье с одного плеча, стал целовать руки, грудь. На плече у нее я заметил шрам — крошечное несовершенство во всем этом великолепии. Но это делало ее еще более желанной для меня.
Амбер выскользнула из платья, расстегнула бюстгальтер, сорвала с меня смокинг и рубашку. Собрав остатки мозгов, я выключил свет, чтобы она не заметила «дорожек» на моих руках. Она упала на постель.
— Я не могу без тебя, Алекс, этой ночью ты мне необходим, — простонала она.
Я молча стащил с себя брюки, снял с нее трусики. Ее стройное палевое тело, словно высеченное из мрамора, золотые волосы, как у принцессы из сказки; алый рот приоткрыт — такой страсти, такой жажды еще никогда никто не испытывал.
Я целовал ее шею, ложбинку меж грудей, она с силой прижимала меня к себе, впивалась в плечи ногтями. Меня, затянутого в черный водоворот страшных сил, в темноте преследовала опасность, исходящая от Чарльза. Мы с Амбер были одни в этом царстве света. В безопасности. Пока мы вместе, все будет по-прежнему хорошо. Вокруг — ужас, поджидающий повсюду. Но не здесь, только не здесь. Здесь нам ничто не угрожало, в этой постели, этой ночью.
— Мы потерпели кораблекрушение, — проговорила она, и я, соглашаясь, ничего не мог к этому добавить.
Только постель, шелковые простыни, гладкая кожа и глаза, голубые, как океан на побережье Донегола. Еще ее руки в моих волосах и на моей спине. И еще голос с этими текучими звуками гласных на американский манер.
— Ах, Александр, ты же ничего не знаешь, ни о чем не имеешь понятия.
— Но я хочу узнать.
— Нет, нет.
— Расскажи.
— Нет же!
— Ну расскажи, — настаивал я.
— Лучше поцелуй меня, — попросила она.
Я гладил ее великолепные ноги, живот, руки. Прижав плотно к себе, я впивался в нее, чувствуя вкус шампанского, виски и льда.
