Мы разговаривали, пили лимонный напиток нимбу-пани, ели цукаты.
Дедушка Патавасти рассказал мне историю о Невидимой реке.
Река Сарасвати протекает только на небесах или, как некоторые полагают, под землей. Это такая река в раю, река богов, а Ганг и Джамна — всего лишь ее земные отражения. Они несовершенны. Сарасвати же — само совершенство. Но Вишну так любил мир, что он позволил Сарасвати показаться на поверхности земли только в одном месте, в единственной точке на всем земном шаре. Там, где встречаются Ганг и Джамна. И если человек искупается в этом месте, то с него смоются все грехи. Вода настолько свята, что грехи смоются не только с него самого, но еще с семи поколений его предков.
— С меня смоются все грехи?
— Даже не думай купаться в этой речке, — вмешалась бабушка Патавасти, — подхватишь холеру и умрешь. В эти якобы святые воды крестьяне выбрасывают мусор и испражняются. Фабрики и кожевенные заводы спускают в реку отходы. Там разлагаются мертвые коровы и буйволы. Почему там нет рыбы? Потому что вода ядовитая.
— Там много рыбы, — проворчал дедушка Патавасти. — А Марк Твен считал, что бациллы холеры не выживают в Ганге.
— Расскажи это тем тысячам людей, которые каждый год болеют холерой и брюшным тифом, — отрезала бабушка Патавасти в ярости.
— Значит, мои грехи и грехи еще семи поколений моих предков, — произнес я задумчиво.
— Да мало ли что можно написать! — продолжала негодовать бабушка Патавасти. — Если хотите знать мое мнение, я так скажу: это просто приманка для туристов, чтобы они ехали в Кум-Мелу.
— Говорить подобное — возмутительно! — не сдавался дед.
Бабушка Патавасти посмотрела на меня. Сухонькая, седая, но черты лица и все еще прекрасные глаза свидетельствовали о былой красоте. Примерно так выглядела бы Виктория, когда ей исполнилось бы семьдесят пять.
— Мальчик мой, — сказала она серьезно, — не вздумай купаться в этой реке, умоляю тебя. А ты его не подначивай, — обратилась она к мужу.
— Не знаю, неужели все грехи… — повторил я.
Бабушка Патавасти издала долгий стон, дедушка засмеялся.
Раннее утро. Семья еще спит. Меня везет велорикша. На мне шорты, сандалии, футболка, широкополая шляпа.
Дома, грязные улицы, пыль. Дети бессмысленно пялятся на меня, иные улыбаются, гоняют футбольный мяч.
Ганг, бурого цвета, важный. Джамна, желтоватая, неторопливая.
Берег Ганга заполонен отбросами. Газеты, жестянки, всякий хлам, каркасы старых лодок.
Расплачиваюсь с рикшей, ищу лодочника.
Люди стирают одежду, совершают религиозный обряд — пуджа.
Спотыкаюсь о дохлую собаку.
Лодочники замечают меня, подгребают ближе, я торгуюсь. Сходимся с одним на двадцати рупиях, за которые лодочник отвезет меня к месту слияния двух рек. Туда, где Сарасвати спускается с небес и очищает грехи, смывает ошибки прошлого, словно бы рождает человека заново.
Мы отправляемся в его побитой лодчонке с чинеными веслами и веревочными уключинами. Мимо проплывает, показываясь из воды, голова мертвого буйвола.
Лодочника звать Али. Тощий, смуглый, с резкими движениями, одет в драный белый халат.
Мы обсуждаем с ним эти реки, легенду о Сарасвати. Али высказывается двусмысленно и уклончиво. Думаю, ему попадалось немало европейцев, жаждавших искупаться, которые после одного взгляда на воду тут же благоразумно шли на попятную.
Мы останавливаемся у одного из множества деревянных столбиков, устроенных специально для желающих искупаться паломников. Привязываем лодку. Я раздеваюсь. Перешагиваю через борт и опускаю ноги в воду. Наклоняюсь. Али откидывается к противоположному борту, чтобы лодка не опрокинулась.
Я соскальзываю с борта лодки и погружаюсь по грудь.
Вода принимает меня, и я уже не держусь за край борта.
Чувствую течения обеих рек. Теплые струи Ганга, прохладные потоки Джамны. Здесь мелко. Ступни касаются дна, и я могу идти.
Али радостно смеется.
Мимо проплывает туша какого-то животного. Я окунаюсь с головой. Выныриваю, дышу, сияет яркое солнце, блики на воде. Али продолжает веселиться.
Я снова погружаюсь с головой.
И на этот раз понимаю, что место правильное.
Платт — совсем другое дело.
А эта река правильная.
Наконец-то я здесь.
Вода накатывает на меня.
Открываю глаза, но ничего не вижу, хотя у меня превосходное зрение, и я понимаю высший смысл происходящего: почему я оказался здесь в этот день, в это время, в настоящий момент.
Я все понимаю, все сомнения разрешены. Я потерпел поражение. Не принес избавления, не явил высшей справедливости небес. Не призвал к ответу убийц Виктории. Целый список, чего я не. В качестве сына, полицейского, просто в качестве человека. Позволил преступникам ускользнуть, да еще и усилил их положение. Не уберег друзей от смерти. Не совершил в этой жизни вообще ничего.
Смой с меня все мои грехи.
Все…
Мама. Умирает. Пальцы ее рук холодны. Ее погубили. Слова утешения — все пустое. Никакого смысла. Какая глупость. Спасти ее не было никакого шанса. Ни у кого.
И вот я здесь.
Наконец.
Река смерти. Континент смерти. Мои ноги стоят в грязи. Мои грехи — только часть упущенного. Я предоставил всему идти своим чередом. Конечно, можно сказать, что я уберег отца, что он бы не вынес, если бы меня убили, но это оправдание трусости. Я просто испугался. И выбрал самый простой выход, пустив все на самотек. И в довершение я оклеветал Джона, чтобы в очередной раз спасти свою голову.
Теперь единственное, что мне остается — это вдохнуть воду в легкие. Дать реке очистить меня изнутри.
Мое тело скорчится, в трахеи попадет вода вместо воздуха, сердце еще будет биться, но кислород перестанет поступать в кровь. Углекислому газу некуда будет деваться. Сердце будет сокращаться какое-то время, но потом остановится. Мозг выдержит еще минуту, может, две, страдая без кислорода, требуя воздуха. Вскоре затихнет и он, химические реакции внутри него прекратятся, я потеряю сознание и, возможно, увижу белый туннель, который видят люди, когда нейроны высвечивают произвольные образы в коре их головного мозга.
И я поплыву туда, и в ближайшие десять минут мой мозг умрет. Я стану ничем. Ведь не случайно именно индийские мистики сформулировали понятие «ничто».
Я нагибаюсь и зачерпываю ил со дна.
Река течет, моя улыбка делается шире, рот постепенно открывается. Густая, мутная вода попадает мне на язык и проникает в горло.
Я захлебываюсь, с силой разжимаю себе челюсти руками. Делаю выдох и следом вдох.
Боль нестерпимая. Как электрошок. Легкие ревут, все тело сопротивляется. Я пытаюсь справиться с порывом защитить легкие и мозг. Перебарываю желание всплыть на поверхность.
