Что вообще за чувство — месть? Обычно о нем говорят с насмешкой и пренебрежением. Те, кто наблюдает за казнью, впоследствии признаются, что она не вызвала в них ничего, кроме отвращения, и, главное, не принесла желаемого удовлетворения. Что никакой разницы они не почувствовали. Недаром иудейский бог оставляет за собой право на месть. «Мне отмщение и аз воздам…» Идиотизм! Насилие, начавшись в Западном Белфасте или на пустошах в Южном Армаге, словно круги по воде распространяется все шире, захватывает все новые и новые области. Зуб за зуб, око за око… но разве не сказал кто-то, что это превращает нас всех в слепцов? Только как быть, если кроме мести у меня ничего не осталось? О да, конечно, существуют и другие побудительные мотивы… Когда-то и мною двигали любовь, честолюбие, алчность, но я сам отказался от них, и теперь мне осталось только одно. И выбора нет. Либо месть, либо дальнейшее погружение в мир духов и призраков, в котором я скоро сгину, растворюсь, не оставив следа. Нет, уж лучше месть. Пусть никто не назовет ее возвышенным, благородным чувством — я не возражаю. Для меня и это сгодится.
Только не надо думать, будто у меня начал складываться в голове какой-то план. Это отнюдь не так. Мои мысли даже нельзя было назвать сколько-нибудь связными. Просто в заполнившей голову холодной, неспособной чувствовать пустоте оставался крошечный тлеющий уголек, который один не давал мне сдаться, заставляя худо-бедно идти вперед.
Лианы хватают меня за ноги, деревья зловеще шепчутся, но пропускают меня. Ягуар неподвижен — он спит. Змеи даже не поднимают головы. Зачем? Я такой же, как они. Один из них. Я не вижу их, но они здесь, рядом, и они узнают меня. Я — часть их мира. Существо из леса, которое едва бредет, продираясь сквозь густой подлесок. Трясина чавкает и хлюпает возле моих дрожащих коленей, и я ясно слышу эти звуки, потому что ураган внезапно стихает — над джунглями проносится «око бури». Скоро все начнется сначала, но худшее уже позади. Полуостров сломал хребет урагану, и хотя ветер и дождь могут продолжаться еще долго, в них уже не будет первоначальной свирепой ярости. Они выдыхаются… На мой остров Рэтлин на один день пришла поздняя осень, и я сплю на лесной поляне, про которую в графстве Антрим сказали бы, что она зачарована феями. А когда я просыпаюсь, то вижу над собой серое небо; дождь окончательно ослабел, а моя мечта, напротив, набрала силу и получила ясные и четкие очертания.
Ураган ушел дальше на северо-восток и стих, превратившись в легкий и теплый дождичек. Я устроился спать под каким-то мостом, но вода в реке поднялась, и на берег выбралось множество маленьких крабов. Я размозжил одного ударом камня и попытался есть, но мясо краба оказалось отвратительным на вкус и совсем не годилось в пищу. Вода между тем продолжала прибывать, и оставаться под мостом становилось опасно. Меня могло унести течением; я мог застрять в каком-нибудь из выступов и захлебнуться, но я слишком устал от бесконечного дождя, и мне необходимо было какое-то убежище. Крабы продолжали вылезать из крошечных норок в размытой земле, и вскоре бетонные откосы у основания моста были сплошь усеяны этими существами. Карабкаясь друг на друга, они бочком подкрадывались ко мне, чтобы проверить, жив ли я или уже нет. У меня не было ни малейшего представления о том, где я нахожусь; тогда я не знал, что бывают и пресноводные крабы, и поэтому поначалу я решил, что где-то совсем рядом должно быть море, но, попробовав речную воду, я убедился, что она пресная. Все предыдущие дни — сколько их было? кто знает! — я шел практически наугад, поэтому не исключено было, что я описал круг и вернулся примерно к тому же месту, откуда начал свое путешествие.
Несколько раз я отгонял крабов, но проклятые пакостники снова возвращались; в конце концов их стало слишком много, и я выбрался из-под выступа настила и двинулся по дороге. В лучшие времена (до потопа) эта дорога, несомненно, представляла собой неплохое двухполосное шоссе, пересекавшее джунгли и равнины, но сейчас его состояние оставляло желать лучшего. Жидкая грязь, сломанные ветки, оползни и промоины сделали шоссе почти непроходимым, и на то, что меня кто-нибудь подвезет, можно было не рассчитывать. Да и, откровенно говоря, идти по джунглям было не в пример легче.
Чувствовал я себя просто на удивление хорошо. Я давно ничего не ел, меня трепала лихорадка, к тому же я подозревал, что на ноге, которую я поранил, перелезая через «колючку», начинается гангрена, и все же я испытывал небывалый подъем душевных и физических сил.
Когда дождь совсем ослабел, из джунглей снова начали доноситься знакомые звуки, а вскоре я увидел и живые существа. Первыми были муравьи, которые принялись расчищать грязь и мусор словно настоящие санитары. За ними появились мухи, москиты и ящерицы, а потом, откуда ни возьмись, — птицы. Я видел птиц с голубым оперением, видел одну птицу в алом убранстве, видел двух или трех попугаев. Это еще больше ободрило меня, и я съел несколько плодов с росших вдоль дороги деревьев. К этому времени я путем проб и ошибок выяснил, от каких фруктов меня почти наверняка не будет тошнить. Зеленые, чуть колючие плоды были лучше всего; годились и красные, отдаленно похожие на апельсины. Жевал я и кору, на ходу срывая ее со стволов, но истина состояла в том, что ни сейчас, ни раньше мне не хотелось есть по-настоящему. Поразмыслив, я решил, что это, пожалуй, не очень хороший признак.
Наступила ночь. Я вскарабкался на дерево и, устроившись в нескольких футах от земли на могучем, развесистом суку, попытался уснуть. Больше всего я наделся, что мне помогут песни: разумеется, я пел их не вслух, а про себя.
Девушки и женщины… Бриджит. Рэчел. Кузина Лесли, деверь которой был большой шишкой в строительном бизнесе. Кажется, он работал бригадиром или кем-то вроде этого. «Не беспокойся, Майкл, мистеру Уайту не нужны громилы. Он ищет смышленых ирландских парней, которые не боятся работы, не опаздывают и довольствуются скромным вознаграждением». Как же, держи карман! Именно поэтому я оказался сейчас здесь, в долбаных мексиканских джунглях!
Ночные шорохи, звуки… Мой разум блуждал, и я никак не мог уснуть.
Что ты сказал? Месть? Ты имел в виду месть? Но хватит ли одной мести, чтобы не сломаться, не спасовать перед трудностями? Продержится ли это чувство в тебе достаточно долго, не угаснет ли? Месть должна пылать, должна жечь сердце; не остынешь ли ты со временем? Нет, не остыну. Одной мести достаточно. Пусть это не много, но мне хватит. Я обещаю. Клянусь.
Вот что я говорил сам себе той ночью. Быть может, это звучит глупо, не знаю, но так было. Я много думал, быть может, слишком много, и удары сердца отдавались у меня в ушах словно барабанный бой. А левую ногу ниже колена охватывало непонятное онемение.
В конце концов мне все же удалось заснуть. Когда рано утром я проснулся, затекшие мускулы ныли и я весь дрожал.
Дождь окончательно прекратился. Я думал было залезть повыше, чтобы оглядеть окрестности, но у меня не хватило сил. Я еще не окреп, и даже простая ходьба давалась мне с трудом.
На завтрак я съел несколько плодов, отдаленно напоминавших груши, и запил скопившейся на листьях росой. Ночью меня навещали муравьи, которые, похоже, решили принять меня в свое землячество, счистив запекшуюся корку с многочисленных ран и исследовав общее состояние моей кожи. Они, однако, не разбудили меня, поэтому я склонен был считать их визит дружеским.
