Она сразу же поверила. То, как он это сказал, не оставляло никаких
сомнений.
— Ты… — медленно бледнея, начала Лариса, но он перебил
ее:
— Нет, я не киллер. Просто старый долг.
И в это она поверила сразу и безоговорочно и сказала то, что
никак не могла ожидать от самой себя:
— Я могу чем-то помочь?
— Можешь, — улыбнулся он и весело добавил:
— Найди мне дом. Я действительно заплачу, сколько
скажешь.
Больше они не возвращались к этому разговору.
И все последующие дни она была абсолютно счастлива, как
только может быть счастлива женщина, вдруг нашедшая того самого, единственного
мужчину.
Он встречал ее с работы, они ужинали в ресторане, а потом
любили друг друга. Иногда к ней подкрадывалась мысль, что счастье ее продлится
недолго, до того дня, когда она снимет для него дом. Но она поспешно гнала эту
мысль. Только однажды спросила:
— Кирилл — твое настоящее имя?
— Какая разница? — удивился он, и вновь боль
острой иглой вонзилась ей в сердце, но она еще надеялась.
И вот этот день пришел. Кирилл смотрел на озеро, дома внизу,
и вряд ли в его мыслях нашлось место для нее. Он резко повернулся и пошел к
ней. Открыл дверь ее машины и сказал:
— Дальше я поеду один. Спасибо тебе. — Наклонился
и поцеловал ее в губы.
— Мы увидимся? — жалко спросила она.
— Возможно. Не знаю. На всякий случай прощай.
Он захлопнул дверь и зашагал к «Лексусу».
Она сидела опустошенная, раздавленная, она знала, что
никогда больше не увидит его. Хотела зареветь, но слез не было. Только горечь,
что мечта, как и положено мечте, оказалась недостижимой.
— Прощай, — прошептала она с покорностью, успевшей
стать привычной, принимая боль.
* * *
В тот день я затеяла уборку, таким образом решив
отпраздновать свое освобождение. Я наконец-то избавилась от измотавшей меня
работы. Заявление я написала еще три месяца назад, но мой шеф, зануда и жадина,
оттягивал нашу разлуку под разными благовидными предлогами. На них он был
мастер.
Последнее время я работала по двенадцать часов в сутки и по
этой причине новое место подыскать не могла, но это не портило моего прекрасного
настроения. В том, что я найду работу, я ничуть не сомневалась, а пока просто
радовалась, что счастливо избавилась от прежней.
Квартиру за три месяца я умудрилась запустить до такой
степени, что она больше напоминала стан половецких воинов. По субботам мне тоже
приходилось работать, а в воскресенье я отсыпалась, не в силах заниматься
какой-либо полезной деятельностью. И теперь носилась с пылесосом, распевая
песни, изо всех сил стараясь переорать работающий пылесос. Из-за этого шума я
едва услышала звонок в дверь, выключила пылесос, набросила халат и пошла
открывать.
Танька ворвалась в квартиру наподобие урагана. Просто
входить она не умела. На мой взгляд, сестрица все и всегда делала с избытком
энергии. Она старше меня на четыре года, и когда-то это доставляло мне массу
неприятностей, потому что сестра с воодушевлением воспитывала меня.
В детстве я ее не особенно жаловала и даже завидовала тем
девчонкам, у кого не было ни сестер, ни братьев. Все изменилось, когда я в
пятнадцать лет впервые влюбилась. Сестрица, обратив внимание на мою кислую
физиономию, тут же взяла быка за рога, точнее, меня за руку, отвела в комнату,
которую мы вынуждены были делить с ней, и сказала:
— Давай колись: кто он?
Посвящать ее в свои сердечные дела я не собиралась, но, как
говорится, от черта молитвой, а от Таньки ничем, пришлось в конце концов все ей
рассказать. Вот тут я и поняла, как это здорово — иметь старшую сестру. С того
момента мы стали неразлучными подругами, к большой радости наших родителей.
Знали бы они, о чем мы беседуем по ночам, не спешили бы радоваться.
Фамилия наша Ларины, родители проявили оригинальность и
назвали дочку Татьяной, а когда родилась я, выбор был ограничен до одного
имени, поэтому я звалась Ольгой. Таньку в семье считали умной, а меня
красавицей. От девочки моей внешности ума никто не ждал. Мужчины непременно мне
улыбались, а потом говорили какую-нибудь глупость. Бороться с этим было
бесполезно, и я смирилась.
Танька, которой приписывали большой ум, вовсе не была
дурнушкой, даже наоборот. Высокая, очень уверенная в себе, черноволосая и
синеглазая, она любила «строить» мужиков, оттого мама справедливо опасалась,
что мужа ей не видать как своих ушей без зеркала. Меня хоть и зачислили в дуры,
при этом были уверены, что я непременно «сделаю блестящую партию». В устах моей
мамы это звучало дико и могло означать все, что угодно. В семье бытовало
мнение, что без родительской опеки я непременно пропаду. Мол, не найду булочную
и умру от голода. Мама твердо сказала: «Ты не сможешь жить одна», — что и
предрешило выбор моего учебного заведения: из двух университетов и трех
институтов, что имелись в нашем городе. Танька поехала учиться в Питер, жила в
свое удовольствие, кое-как сдавая сессию на тройки, что не поколебало
уверенности семьи в ее уме. Я закончила университет с красным дипломом, но это
семью не впечатлило.
В девятнадцать лет Танька обзавелась бойфрендом, весьма
близкие отношения с которым и не думала скрывать от родителей. Любой парень, с
которым я отправлялась в кино, подвергался тщательному изучению, как микроб под
микроскопом. Ближе к двадцати я поняла, что раз не могу исправить ситуацию,
следует ею воспользоваться, в том смысле, что если уж я не знаю, где булочная,
значит, вопрос о том, кому идти в магазин, даже не встает.
— В магазин сходит папа, — голосом прокурора
изрекала мама. — А ты лучше книжку почитай.
Как видно, мама искренне считала, что сие для меня труд
непосильный и требующий колоссального физического напряжения.
— Хорошо устроилась, — весело хихикала Танька,
наблюдая за тем, что происходит в родных пенатах. Университет она закончила, но
в Питере не осталась, вернулась в родной город, устроилась в очень приличную
фирму, сняла квартиру и дома появлялась только в субботу на семейный ужин.
Родители и это скушали, глазом не моргнув.
— Таня знает, что делает, — было любимым маминым
изречением.
Когда я, закончив худграф университета, намекнула.., лучше
бы мне этого не делать. Маме вызывали «Скорую», папа обошелся валерьянкой. Но
тут на помощь мне пришла Танька.
— Перестаньте с ней носиться, точно она дитя
малое, — «построила» она родителей в очередную субботу. — Эдак девка
до пенсии проживет, чай не научившись заваривать.
