– Чёрт тебя побери, Северный! Ты скажешь, наконец, в чём дело?! – Алёна Дмитриевна начинала выходить из себя.
– Блондинки! – вскочил с места Сеня и забегал по комнате туда-сюда. – Чёрт, блондинки!!! Я думал, что блондинки на той фотке – сёстры. Что, у Насти Корсаковой была сестра? И её отец убил Настину сестру?
– Сеня! Не неси чушь! Сядь. А ещё лучше налей всем по чуть-чуть, а потом сядь – и не неси чушь.
– У меня нет виски. Только водка и коньяк.
– Коньяк сойдёт, – сказал следователь.
– Мне водки, если можно, – попросил охранник Саша.
– И своей подруге Алёне Дмитриевне тоже можешь налить водки, а не то она меня сейчас съест, – ухмыльнулся Всеволод Алексеевич. – Алёна, я неумолимо двигаюсь к финалу! Скоро ты всё узнаешь.
Соколов всем налил и сел.
– Ты бы пошёл проверил, что там в спальне.
– А, уже всё равно!
– Я про детей. Что-то подозрительно тихо.
– Это для тебя тихо, – проворчал Сеня Северному, – а я слышу каждый их звук. Так что всё у них в порядке, в отличие от спальни. Рассказывай уже давай!
– Да, Сев, давай завязывай уже по-быстрому, у меня дел ещё – до ночи разгребать. – Невзирая на реплику, было заметно, что проглоченный залпом, как водка, коньяк слегка примирил следователя с окружающим миром.
– Действительно, чуть позже раздобытые в «Благорожане» фотографии двух обнимающихся, смеющихся, гладящих друг друга по животам красивых блондинок лишь подтвердили мою совершенно фантастическую, казалось бы, гипотезу. Но уже в понедельник я знал группу крови Насти Корсаковой. Или будем именовать её теперь более корректно – «труп блондинки». В понедельник я знал группу крови «трупа блондинки», я знал группу крови младенца, обнаруженного мною в коробке из-под обуви, и я узнал группу крови Олега Плотникова, по его собственному уверению – мужа «трупа блондинки» и отца ребёнка, которого блондинка, ещё не будучи трупом, произвела на свет. У «трупа блондинки» группа оказалась третьей, у ребёнка – четвёртой, а у Олега Плотникова – первой. И судя по выражению ваших лиц, только один Саша не понимает, что это значит.
Соколов снова сорвался с места, из какой-то кучки хлама в углу извлёк потрёпанный листик, огрызок цветного карандаша и принялся что-то бешено чертить.
– Сеня, не черти решётки Пенета, двоечник несчастный. Даже следователю ясно, что Олег Плотников с первой группой крови не может быть отцом ребёнка с четвёртой, – ехидно произнесла Алёна Дмитриевна, посасывая водку, как коньячок.
– Почему? – подал наконец никем не инициированную реплику бывший охранник Корсакова.
– Помните, Саша, про А и Б сидели на трубе? Но для того чтобы А и Б вместе уселись на этой трубе, надо, чтобы наличествовали и А и Б. Геном ребёнка строится исключительно из генома родителей. Если у кого-то два нуля – первая группа, а у кого-то исключительно Б, только латинское, и тот же ноль, то, при всех просчитанных вариантах взаимного обмена «кирпичами», на трубе у нас будут сидеть либо два нуля, либо ноль и Б. Но никак не А и Б, – объяснила Алёна охраннику. Тот нахмурил лоб и зашевелил губами.
– Точно! Не может, чтобы у нулевого папаши и третьей мамаши был четвёртый ребёнок! – завопил из угла с кучкой хлама Сеня. – У неё – III (В0), у него – I (0), значит, у ребёнка может быть или третья, или первая группа крови. Вот если бы у Олега была вторая, а у Насти Корсаковой, или как её там, – третья, то тогда у их ребёнка могла быть четвёртая группа крови!
– Да, Сеня, это прорыв. Я думала, что настолько знания не забываются. Это же даже не первый семестр, а базис для поступающих в медицинские и биологические вузы.
– Ну, если краткий курс элементарной менделевско-гороховой генетики завершён, то я продолжу. – Северный стал прохаживаться туда-сюда по комнате.
– Сева, это ещё ничего не значит. Просто отцом ребёнка Насти Корсаковой мог быть вовсе не её благоверный. Это сплошь и рядом, ничего такого военного. Если бы мужики знали, сколько из них растит не своих детей, то в этом мире ванн кровавых на всех не хватило бы! – подал голос следователь.
– Разумеется! Об этом я подумал в первую очередь. Ну, согрешила и согрешила Настя Корсакова. А все мои версии и психологический анализ происходящего и участников – просто блажь, игры разума. Но всё-таки что-то витало. Так нарочито разбросанная везде реклама этой «Благорожаны» вопила: «Это не мы! И даже не она! Там, там ищите!» Решил агента Сеню некоторое время с задания не отзывать. Мучил меня “труп блондинки”. И к тому же сквозь мысли первой очереди неотвязно проступала более жирная, вроде как абсурдная: «А вдруг «труп блондинки» – вовсе не труп Насти Корсаковой?» И вертелось, неотвязно вертелось: «– Вам нужно мёртвых душ?.. – Найдутся, почему бы не быть… вам, без сомнения… будет приятно от них избавиться?.. верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду». Поскольку материала у меня не было – сплошные умозаключения, то я нанял детектива раскопать всю подноготную Насти Корсаковой, Леонида Корсакова и Олега Плотникова. А тут ещё Сеня очень к месту, кроме бредовых идей, приносит мне в клювике из «Благорожаны» фотографию двух беременных, как две капли воды из Можайского водохранилища похожих друг на друга и… на «труп блондинки». Да так похожи, что мой грамотный судмедэкспертный взгляд не сразу отличит. Мне даже приснился кошмарный сон, не посещавший меня с самых первых лет моей доблестной службы, когда он мучил меня регулярно. Знаете какой? О, это был не сон, а мечта психиатра! Как минимум – психоаналитика. Мне снилось, что я стою посреди анатомического зала, столы не в ряд, а концентрически выстроились вокруг меня. Эдакая «ромашка», в центре которой я, в слегка посеревшем, воняющем трупным запахом белом халате. И на каждом столе – труп. Огнестрельный, отравленный, утопленный, зарубленный, заколотый, повешенный, черепно-мозговой… И я медленно начинаю вращаться вокруг своей оси, пытаясь опознать лица трупов. У меня стойкое ощущение, что лицо каждого трупа, возлежащего на многочисленных лепестках «ромашки», мне знакомо. И не просто знакомо, а, что называется, до боли знакомо. У каждого трупа – родное лицо. Но я не могу понять чьё. Это совершенно мучительно. Я медленно вращаюсь вокруг своей оси, столы медленно вращаются в противоположную сторону. Кручение-верчение нарастает и становится уже просто какой-то бешеной каруселью, размазывающей и без того мутное пространство моего знания о лицах этих трупов. И вдруг всё резко и внезапно останавливается – и я прозреваю. Но не взглядом, а внутренним знанием. И отчётливо и ясно понимаю, уже не глядя на мёртвые тела, – у каждого трупа «ромашки» моё лицо – лицо Всеволода Северного.
– Срань господня! – охнул впечатлительный Сеня.
Бывший охранник сглотнул, а следователь залпом выпил ещё бокал коньяка, прежде услужливо обновлённый Соколовым.
– Не то слово, Сеня, не то слово. И я даже сейчас не буду выговаривать тебе за то, что ты помянул господа твоего вкупе с отнюдь не изначальным его словом… Ну да было и сплыло. И поздняя, недавно посетившая меня вариация повторяла тот самый мой сон, с той только разницей, что на сей раз чудовищная карусель вертела вокруг меня трупы блондинок, похожих на ту, из ванной комнаты дочери Корсакова.
