С другой стороны – какая безответственность! Газеты их пугают, а когда твоей собственной внучке звонит незнакомый взрослый мужик – хоть бы хны. На пирог с яйцом и луком приглашают. Из любви к врачам. И от одиночества.
Поздним вечером Северный подрулил к родильному дому, куда «Скорой» была доставлена Анна Александровна Румянцева. Прекрасно, что удостоверение начальника судебно-медицинского бюро сложных экспертиз открывает шлагбаумы в любое лечебно-профилактическое учреждение и безотказно действует на людей в белых халатах. Коллегиальность, знаете ли… Или страх? Чего им боятся? А просто – всего. Люди в белых халатах в этой стране давно не боги и не рыцари. Люди в белых халатах куда запуганнее, чем обыватели.
– И что вы от меня хотите?! – нервно воскликнул дежурный врач отделения обсервации, вызванный Северным в приёмное отделение. – Вы же в курсе, что все истории арестованы! И что я вам могу сказать?! Даже если бы что-то мог, то молчал бы, как рыба!
– Курите? – предложил Всеволод Алексеевич.
– И даже пью! – огрызнулся тот. – Но не на работе! – тут же поправился он и строго посмотрел на Северного.
Они закурили.
– Истории – да, арестованы, – мягко начал Всеволод Алексеевич, – и ваше нежелание что-либо мне говорить – одобряю. Но я не представитель карательных органов. И не зря приехал сюда именно сегодня. Я знаю, что вы, именно вы пишете диссертацию по одному из аспектов HELLP-синдрома. Вы – самоотверженный человек. Многие предпочитают быстрые, модные темы, материал для которых собирается на раз. Так что я восхищаюсь тем, что вы взвалили на себя вопрос фактически неподъёмный.
– Да уж… – чуть оттаял не слишком юный уже доктор.
– И потому я знаю, что у вас наверняка где-то в папочке хранятся ксерокопии чего только можно, включая истории родов, перинатальные истории, протоколы вскрытий и так далее. Включая материалы по Ане Румянцевой. Истории и протоколы меня, кстати, не слишком интересуют. Уверен, что и заключительный клинический диагноз, и диагноз патологоанатомический совпали, и всё написано – или переписано – на должной высоте. Так что никакие бумаги мне от вас не нужны, хотя я и знаю, что они у вас есть. Менты, к слову, не в курсе, что эти бумаги у вас есть. Нашим следственным органам глубоко наплевать на науку. Но не наплевать на укрытие материалов от следствия… – Северный сделал многозначительную паузу.
– Вы что, меня шантажируете? – возмутился врач.
– Ни в коем случае. Я вас предупреждаю. Предупреждаю о том, что все материалы не сегодня завтра у вас могут изъять. Со всеми материалами для вашей диссертации. Чисто на всякий случай. Кому поумнее в голову придёт – и привет! Прощай вся папка, все протоколы исследований не только по несовершеннолетней гражданке Анне Румянцевой, а и по всем прочим гражданкам с HELLP-синдромом. Все плоды вашего многолетнего труда. Так что вы, пока никому ничего такого в голову не пришло, на всякий случай отксерокопируйте всю свою папочку – ночь длинная.
– Так вы сюда приехали, чтобы обо мне позаботиться? – недоверчиво усмехнулся эскулап.
– Не только, разумеется. Хотя к акушерам-гинекологам питаю более чем тёплые чувства. Я приехал к вам даже не для того, чтобы разузнать, по какой такой причине тело мертворождённого младенца Румянцева было так срочно вскрыто и тут же отправлено в печь крематория…
– Да, это мне и самому не ясно. Обычно процедура достаточно долгая. Неонатолог пока машину найдёт, пока созвонится с детской больницей – у нас тут нет профильного патологоанатома. У нас заведующий детской реанимацией частенько сам этих мертворождённых и прочих около родов умерших в багажнике своём в морг детской больницы возит, молясь, чтобы гаишники не тормознули. А тут всё так срочно, что даже и непонятно. И к тому же обычно тела забирают родители… – Он замолчал. – Ну, или родители родителей. А тут мертворождённого мухой вскрывают – и в печь. И ни у неонатологов, ни в морге детской – ничего! Никаких биологических материалов и жидкостей… – внезапно врач осёкся.
– Да. Именно так. Я узнал об этом в прокуратуре. И очень удивился. Некоторое время у меня ушло на звонки в родильный дом, на кафедру акушерства и гинекологии и на выяснение того, что есть самоотверженный человек, которого всегда, в любое время дня и ночи, вызывают на эту достаточно редкую патологию – или подозрение на неё – HELLP-синдром. Даже если он не дежурит. А уж если такой редкий случай совпадает с его дежурством… График по телефону любая санитарка приёма зачитает. Если на неё начальственно повысить голос… У каждого свои методы, да… Не важно. Важно то, что это тот маленький, узкоспециальный аспект, не слишком известный ментам: если есть редкая патология, то всегда найдётся тот редкий же безумец, который ею занимается. Занимается не формально, в погоне за учёными степенями и званиями, а стараясь постичь, сделать что-то на самом деле важное, значимое. И наверняка этот подвижник что-нибудь да оставит себе на долгую память о клинических и лабораторных исследованиях. То есть – для оных. Плаценту. Пуповину. Кровь из пуповины… – Северный многозначительно посмотрел на врача. – И не только оставит, но и захочет поделиться с независимым судебно-медицинским экспертом, интересующимся не столько сезонными веяниями моды на фасоны преступления, сколько справедливостью. Мы все, как умеем, интересуемся справедливостью, не правда ли? – Всеволод Алексеевич ещё раз внимательно посмотрел на врача.
– Он её не трогал, мужик тот? – спросил у него акушер-гинеколог.
– Я не знаю.
– Начмед сказал всем уничтожить всё, что осталось. Он не стал нам объяснять причины. Сказал, что поступило негласное распоряжение, и в наших интересах… Но вы представляете себе, какая это редкая патология – HELLP-синдром. Особенно такой – без особой предварительной клиники! Если верить, конечно, словам матери этой несчастной девочки. Вы же заметили, какого окраса были её кожные покровы. И вообще вам респект – поставить такой диагноз «на глаз»… Вы же всего лишь судмедэксперт! Как мать ничего не замечала? Судя по всему, не очень-то она дочерью интересовалась!.. Особенно в таком юном возрасте такая редкость, что…
– Представляю, – прервал доктора Северный. – Примерно такая же редкость, как рождение тигрёнка-альбиноса в московском зоопарке. Такой имеется. Заспиртованный, в анатомке ветеринарной академии. Учёные всегда сохраняют раритеты. Или интересные случаи. По мере возможности…
– Я просто не смог! У меня же фамилий нигде в протоколах не фигурирует… Пробирки все просто пронумерованы. Это же наука – она не нуждается в фамилиях.
– Поделитесь? Как коллега с коллегой. И к тому же, а вдруг тот мужик не виновен? И мы понятия не имеем, интересовалась ли мать дочерью – и наоборот. Мне нужны сухие факты. Беспристрастные. Как в науке.
– Но если что – я тут ни при чём!
– Если что – вы должны гордиться тем, что никому не навредили. Или же – принесли пользу обществу. От результатов зависит.
– Какая, к чёрту, гордость! Была, да вся вышла, – махнул рукой человек в белом халате. – Идёмте со мной.
