Лариса Пичугина знала всю линейку продукции конкурентов. Чтобы в том числе при случае подсказать бывшим коллегам, где дешевле. Да, это, конечно, не фирма, известная своей продукцией ещё с девятнадцатого века, но аналог ничем не хуже, зато дешевле. Зачем вам вечная игла для примуса, вы же не собираетесь жить вечно? Вот так вот спокойно, уверенно, с уместными цитатами из классиков, Пичугина и утвердилась в новой ипостаси. Впервые за пару лет представительства в нашей стране головной офис получил прекрасный отчёт по продажам. И властвующий топ был настолько любезен, что указал весомое участие в успехах некоей Larisa Alexanrovna Pichugina. Ну и через пару лет топом стала она, потому что какому же разумному гражданину иностранной державы нужен простой передатчик информации о делах другого за такую, простите, астрономическую зарплату?
Лариса первый раз выехала в Германию на обучение и всякое прочее развлечение. Вернулась через пару месяцев, и прежний главарь представительства всемирно известной фирмы в нашем отечестве был отозван на родину. Всё равно, проведя несколько лет в России, он так и не смог разобраться в хитросплетениях путей торговли министерскими тендерами, особенностей заходов в кабинет власть имущих и во многом-многом-многом другом. Для начала он так и не выучил русский – во всяком случае, до осмысления хитросплетений. А переводчик при решении иных тонких русских финансовых вопросов не способствует взаимопониманию между народами, а лишь разобщает их финансовые потоки. К тому же он был исключительно по-немецки педантичен и полагал, что если встреча назначена, к примеру, на два часа пополудни, то именно в два часа пополудни она и должна состояться, назначь её хоть Господь Бог, хоть Папа Римский, хоть президент! Не говоря уже о министрах и главных врачах клиник. В общем, в головном немецком офисе справедливо рассудили, что русским будет хорошо с русским руководителем Larisa Alexanrovna Pichugina. А бывший топ для начала будет её ежеквартальные отчёты переводить с русского на немецкий. Английский Лариса с грехом пополам освоила, а вот язык Шиллера и Гёте ей пока не давался ни в какую. Да, слава богу, высококлассных переводчиков всё ещё куда больше, чем высококлассных купцов, умеющих впарить фирму́ в век поголовной доступности куда более дешёвых аналогов, заполонивших конкретный сегмент рынка.
Тогда, когда полуголодная (в данном случае «полуголодная» – отнюдь не фигура речи) Лариса Пичугина купила себе дублёнку и торжественно уволилась из больницы, ей было двадцать семь, в нашем (или всё-таки вашем?) городе она держалась из последних сил, потому что, в отличие от той же Заруцкой, была родом из глухой провинции. После интернатуры, оказавшись с распределением, но без места в общежитии, пополам с соседкой с трудом тянула крохотную страшненькую дыру на окраине, и идти ей, в случае полного и окончательного провала, было некуда. Кроме больницы, где рано или поздно заметят, что ты тут тусуешься. И не то чтобы манной каши жалко, но у каждого гражданского должно быть койко-место для ночлега под крышей дома хотя бы временно своего. А не то не гражданин он, а бомж. Лицо без определённого места жительства. Софье Константиновне родители не очень помогали, не от жадности, разумеется, а потому как не сильно чем-то могли помочь – ну, не магнаты, бывает. Не «аппарат», не народные артисты, не полковники, руководящие отделом по борьбе с организованной преступностью, не «короли бензоколонок» и не владельцы заводов, газет, пароходов. Обычные простые хорошие родители. Не то учитель и инженер, не то инженер и учитель. Такое случается в жизни – обычные простые хорошие родители – куда чаще, чем в кино, в книгах и даже в помойных бестселлерах а-ля «Меня мама никогда не любила, она мне как-то раз заграничную юбчонку не купила!». Гораздо чаще, чем полагают современно ориентированные психологи, в обычных простых хороших семьях вырастают обычные простые хорошие люди. К тому же порою куда успешнее рождённых в семьях магнатов. Во всяком случае, большинство друзей, приятелей и знакомых автора – хороших, успешных и даже богатых людей – выросло именно в таких семьях не то учителей, не то инженеров. Но в любом случае – возвращаясь к нашим девушкам, – Софье в случае полнейшего финансового краха, когда даже последний рубль, нечаянно вывалившийся из-за подкладки студенческого ещё пальто, потрачен... На что сейчас можно потратить рубль?... Просто – потрачен. Да. Софье в случае полнейшего финансового краха, когда даже последний рубль, нечаянно вывалившийся из-за подкладки студенческого ещё пальто, потрачен и квартирная хозяйка выгнала и подала в суд, было куда пойти – под крышу родительского дома. Там всегда была ждущая её постель, открытый для неё холодильник и добрые, понимающие все аспекты труда интеллигентов вроде учителей, инженеров и врачей мама с папой. А вот у Ларисы всё было совсем иначе.
Она родилась в настолько мелком уездном городишке, что иное село больше. У Ларисы не было папы, была трудолюбивая, безалаберная, охочая до половой любви мама. Двое младших – сестрёнка и братик, – тоже не знавшие отца, а только добрую мягкую маму и добрую строгую старшую сестру, которых они беззаветно любили, а на сестру – так чуть не молились вслед за матерью. Почему «Лариска такая умная»? – она понятия не имела. Сама она работала в уездном универмаге, где ничего, кроме драповых сапог и резиновых пальто, не было. Простите, я заметила, что существительные с прилагательными предыдущего предложения не на тех, на ком следует, «поженились». И сразу же вспомнила фильм «Дежавю»:
– Тефтель с рисом, котлета с картошкой.
– Мне тефтель с картошкой.
– Тефтель с рисом! Котлета с картошкой! – как энкавэдешник на допросе, цедит официант советского общепита на американского мафиози, считающего себя в очередном эпизоде амнезии профессором-энтомологом, следующим на Суматру.
– Тефтель с рисом, котлета с картошкой, несите, – примирительно говорит «красному» официанту настоящий профессор-энтомолог одесского университета. – Не спорьте! – тихо шепчет он мнимому коллеге. – Поменяемся.
– Нет! Менять нельзя! Тефтель с рисом! Котлета с картошкой! – уже чуть не доставая наган, чеканит официант-энкавэдешник.
«А где, бишь, мой рассказ несвязный?»
[7]
Нет, не в Одессе пыльной, где Александр Сергеевич Пушкин боролся с саранчой, а там, в российской грязной глубинке, где мама Ларисы Пичугиной работала посреди драповых пальто и резиновых сапог. И совершенно непонятно было, на что их менять, потому что подобные монстры висели и стояли по всей стране, где всё было на благо человека и всё было во имя человека. И никому, говоря честно и откровенно, нужны не были. Не понимаю, почему какой-нибудь пафосный скульптор до сих пор не изваял гигантский памятник драповому пальто в резиновых сапогах?! На это можно было бы откусить значительную часть годового бюджета министерства культуры нашей страны, где в уездах, честно говоря, мало что изменилось, кроме ассортимента универмагов, в которых женщины, подобные маме Ларисы Пичугиной, до сих пор не могут позволить себе отовариваться.
Лариса тем не менее маму любила. И мама любила Ларису. Любила и где-то даже боготворила. А уж когда Лариса закончила десятилетку с золотой медалью... Медалью, полученной тут чуть не впервые за всю историю существования ветхой школы... Затем сама поехала в большой город и сама поступила в медицинский институт... Мама стала считать Лариску богоподобной. Врачи больших городов рисовались маме сытыми, гладкими, как тюлени, и все как один – богатыми.
