Антонина Павловна рассказывала всё так, как будто она сама лично с диктофоном в руках присутствовала на той кухне, где будущий ректор пил чай с будущей тёщей, горько давясь «лимонными дольками». В её арсенале существовало несколько версий соития юной Натальи и Шефа в самом расцвете мужских лет. В её квартире, в его квартире, в её гараже, в его гараже, в его кабинете и даже в подсобке. Но в каждый из вариантов непременно являлась будущая тёща, выдержанная, как космонавт, и спокойная, как удав, с неизменным чаем, льняной скатёркой и «лимонными дольками». Ни один из сотрудников кафедры, более-менее долго проработавший в пропахших этой историей стенах, не мог сдержать хохот при виде льняной скатерти или пресловутого мармелада и начинал судорожно оглядываться, ожидая вхождения в своё сознание образа тёщи Шефа с вечно горячим чайником.
– Так он с Наташкой и живёт. Потому что тёщу пуще министра здравоохранения, контрольно-ревизионного управления и контор по борьбе с коррупцией вместе взятых боится. У неё ещё с того времени, когда она спекулировала в особо крупных масштабах чем под руку подвернётся – от обоев и книг до машин и бриллиантов, – такие связи там…
– Где – там? – мог уточнить собеседник.
– Ой, что вы! Не приведи господи! Говорят, даже скупкой краденого занималась. Но это точно не знаю, врать не буду. Только вы уж никому, строго между нами!
Ассистент обещал никому не рассказывать эту и прочие другие истории. И действительно не рассказывал. Потому как не было ни малейшего смысла – байки о Шефе знали все, от уборщиц до профессоров, от кафедральных цветов до роддомовских голубей.
– Ну, сейчас-то у него, ну, вы в курсе, да? Ох, сколько же у него их было, а эта задержалась, ты смотри! Чуть ли не официальная вторая жена, если не первая. Но точно уж любимая. На все конференции с ним катается. Квартиру ей купил. Машину. Ни одной бляди ничего никогда. Фиг с маслом! Ещё и они ему. А этой – вот, пожалуйста! Поперёк у неё это дело, что ли? Мёдом намазано? – сокрушалась вечная старшая лаборант.
Будущий вечный ассистент, из тех, кто поумнее, нейтрально пожимал плечами. Совсем нестреляный мог ляпнуть:
– Она… ну, та, которую вы имеете в виду, если я вас правильно понял, очень красивая. И умная. И работает за пятерых.
– Ой, много вы знаете! Чем она работает за пятерых? Разве что этим самым местом! Красивая… Вот Наташка его – та да. Та от природы красивая. Ножки, личико, волосы роскошные. А эту вы лет пять назад если бы увидели – не поверили. Ножищи – тумбы! Она до сих пор в штанах или в длиннющих юбках бродит, хоть и похудела килограмм на тридцать пять, не меньше!
– Я имею в виду на лицо… – уже мямлил из отутюженного окопа борец за справедливое распределение судеб. – Правильные черты. Аристократическое у неё лицо, а у жены, признаться честно, просто хорошенькая обыкновенная мордочка. Особо не выдающаяся. Жена его – лубочная крикливая матрёшка. Елена Геннадьевна же – реально красивая. Прям Рене Руссо…
– Лицо! Видали мы эту аристократку, как она тут в очереди на отсосать часами высиживала! – резко вставала на дыбы Антонина Павловна и временно вычёркивала глупца, позволившего себе усомниться в канонах лубочной матрёшечной красоты, прописанной у старшей лаборантки на подкорке, из списка приближённых.
Но надо было видеть лицо самой Антонины Павловны, когда эта, что «тут в очереди высиживала», изредка появлялась на кафедре. Это было не лицо. Это были кремовые розочки с торта, маслянистый пончик с повидлом, посыпанный сахарной пудрой. Трюфель в белой шоколадной глазури, политый тягучим ликёром. Глядя на такое лицо вечной старшей лаборантки, хотелось превентивно выпить марганцовки.
– Елена Геннадьевна! Как мы рады вас видеть!!! – Все имеющиеся в наличии «мы» в виде аспирантов и ассистентов тут же отсылались за приличным чаем («Пожалуйста, зелёный. «Слеза невесты»), итальянской выпечкой и букетом цветов («Только не розы! Она, эта, их ненавидит!»). Покупалось, как правило, сезонное. Без целлофана и многоцветного нагромождения ленточек. Эта не любила бессмысленные «богатые» упаковки, предпочитая богатую суть. Деньги при этом из кафедрального «общака» на «представительские» нужды забывали выдать. Потом «мы» могли долго ходить с чеками за старшей лаборанткой, но до результата не дошёл ни один. Потому что Антонина Павловна просто кассовым чеком не удовлетворялась. Ей нужен был товарный. И накладная. На розничный чай и выпечку их, как общеизвестно, не выписывают. Не говоря уже о цветах, пусть даже и не розах. Так что квадратики и прямоугольнички тонкой бумаги, испещрённые мелкими символами, подтверждающими, что аспирант или ассистент прикупили за свои кровные «Чай китайский зел. «Нефритовый жезл» – 457 руб. 43 коп.» и какие-нибудь хитро выпеченные булочки с корицей за 269 руб. 00 коп. из итальянской ресторации неподалёку («Парочку купите, не положим же мы на тарелку одну!»), истлевали у особо дотошных в недрах портмоне. Молодняк поумнее при следующем появлении великой этой рассыпался по этажам лечебного учреждения, на базе которого находилась кафедра, и не появлялся на территории вплоть до того момента, когда белый «Мерседес», подаренный этой Шефом, не растворялся в туманных далях больничных дорог, витиевато ведущих к шлагбауму. Елена Геннадьевна работала не здесь. Она трудилась руководителем центра репродуктивной медицины, созданного специально «под» неё. Дело, надо сказать, благое. Лечили бесплодие и занимались всеми видами экстракорпорального оплодотворения. Так что Елена Геннадьевна, вопреки мнению вечной старшей лаборантки, была не только красивой, но и умной. Не только умной, но и хитрой. Не только хитрой, но и властной. Не только властной, но и чётко отделяющей чёрное от белого. Но при этом умеющей смешивать все цвета спектра в нужные ей оттенки и умело пользоваться ими для писания картины собственного бытия. Она была девушкой работящей, с характером и при должности. В свои тридцать с небольшим добившись таких вершин, какие иным в этой специальности и пожизненно не светят. При том, что из семьи происходила самой обыкновенной, да и связь с отчим домом давным-давно утратила, решив однажды, что если уж помогать не могут, то мешать не будут тем паче. Особенно мама, большая любительница мешать. Папа и сам «отвалился», и уже давно, у него вообще другая семья, и спасибо ему за всё, что было. Елена Геннадьевна Кручинина уже даже была почётным гражданином города и получила из рук мэра медаль «За выдающиеся заслуги перед медицинской наукой и многолетнюю педагогическую деятельность». И пусть иные потихоньку и хихикали над «выдающимися» и особенно «многолетней», но сами ничем таким в пространство особо не выдавались. Выдающимся сплетничать особо некогда и завидовать недосуг. А время – вообще категория относительная. Иногда и час может стать вечностью. В такой профессии да с такой крепко удерживаемой любовью Шефа стаж идёт, как у военных на территории боевых действий: год за три. Как минимум. На эту базу она изредка приезжала поздравить ненавистную и ненавидящую, но уже беззубую и даже, можно считать, обезглавленную профессора с днём рождения (один раз в год, получить удовольствие), несколько лекций по репродукции прочитать (пару раз в семестр). Ну и так, в гости (или по женским делам) к одной-единственной подруге, никакого особенного отношения к кафедре не имеющей – так, ассистент по совместительству. Слава богу, не в этом вузе училась и вообще не в этом городе. «Понаехала», как и Кручинина, но позже. И не за синей птицей вообще гоняться, а просто замуж вышла по большой и чистой любви за столичного жителя и просто делала своё дело. Совершенно разные, но одинаково успешно реализованные приоритеты каждой делали эту женскую дружбу непохожей на прочие. В отношении этой и её подруги не было профессиональной затаённой ревности, так свойственной среде дружащих коллег.
