Единственным новогодним угощением, которое Поля готова была запихивать в себя килограммами, были мандарины. Мама, надо отдать ей должное, всегда заранее заботилась о приобретении дефицитных плодов. Частенько накануне, все вместе, они ходили в овощной на Советской Армии угол Кирова и становились сразу в несколько очередей, потому что отпуск оранжевых в одни руки был лимитирован. Чего никогда – сколько Поля себя помнила – не случалось с синими. Вот вам и «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Нет гармонии в мире. Даже в видимых частях его спектра.
Ещё они ходили в овощной на Дерибасовскую. А на Советской Армии угол Чкалова на Новый год не ходили никогда. Потому что в том овощном обычно не было мандаринов. Туда ходили осенью за арбузами (пять копеек килограмм) и помидорами (десять копеек килограмм). Осенние арбузы долго обнаруживались по всей квартире в самых неожиданных местах, а однажды парочка даже дожила до Нового года. Помидоры никогда не заваливались, потому что мама закатывала бутылей двадцать (трёхлитровых!) маринованных и бутылей сорок – никак не меньше! – таких же, трёхлитровых, томатного сока. Очень вкусного! И по всем нормам и правилам не только пастеризации-стерилизации, но и гигиены. В идеально отдраенной кухоньке безо всяких сапог. Папа с братом (а позже – и с Полей) сносили эти бутыли в подвал, где у каждого жителя «сталинки» был свой индивидуальный сарайчик. Там было ужасно страшно, пыльно и таинственно. Была лампочка, но чтобы найти выключатель (точнее, включатель), сначала необходимо было спуститься туда со свечой. Частенько лампочка перегорала – куда чаще, чем гирлянда, – и папа, чертыхаясь, оставлял старшего брата – а потом и Полину – в подвале-сарае одних. Неизвестно, что чувствовал Полин старший брат, а вот ей было очень и очень страшно в этом сыром, как все одесские подземелья, сарае. Она говорила об этом папе, но папа не разделял. Видимо, как и все взрослые, просто забыл о том, что в детстве дома выше, трава зеленее, а ужасы – ужаснее.
Зато в волшебную ночь с тридцать первого на первое можно было съесть сколько угодно мандаринов. И ещё – дома под ёлкой всегда были подарки. С вечера – ни-ни! Невзирая на то, что Поленька лет с трёх знала, что Дед Мороз – это мама. Но менее таинственным и чудесным поход под ёлку утром первого января почему-то от этого не становился. Однажды, когда Полине было двенадцать, мама решила оповестить её лично о том, что Деда Мороза не существует. Окончательно и бесповоротно не существует. Даже в виде мамы. По этому случаю они пошли покупать Полине подарок на Новый год в центральный универмаг на Пушкинской. Полина захотела ежа. Не настоящего, конечно же. Мягкую игрушку. Совершенно восхитительного ежа – зелёного, с рыжей плюшевой гривой вместо иголок. Ежа явно звали Федей, и он очень хотел быть Полиным ежом. Как только девочка его увидела – так сразу это и знала. И то, что он её, и то, что его зовут Федя.
– Зачем тебе мягкая игрушка? Ты же уже взрослая! – сказала мама.
– Ну, мама! Ну, Новый же год! Значит, подарки должны быть потому что просто так, а не потому, что нужны новые тетради или ещё что-нибудь такое, рациональное. Новый год – это же совершенно волшебный, беспричинный праздник! Ну, мамочка, подари мне ежа! – попросила Полина. Безо всякого нытья, хоть и с «ну». Мама не любила нытья (чужого), и тут Полина была с нею согласна (в более расширенной версии). Всякое нытьё раздражает и более никаких результатов не приносит.
– Да? Ну ладно! Я куплю тебе этого ежа, – неожиданно легко согласилась мама. Всё-таки она любила Полину. Разве есть хоть одна мать, не любящая свою дочь? Просто любят неумело. Даже любовь матери к дочери – такое же ремесло, как и всё остальное. Во всяком случае, в одной из своих ипостасей. Никто же не считает, что может вскрывать скальпелем брюшную полость, не подучившись хотя бы немного, но почему-то все считают, что только они умеют правильно любить. Заблуждение. Любят как могут. Но это хорошо, если разобраться. Поэтому Полина стала владелицей зелёного ежа с рыжей гривой по имени Федя.
А вы, мой уважаемый взрослый читатель, тоже полагаете, что Деда Мороза нет? Да? Автор же, напротив, несмотря на всю свою великовозрастность, твёрдо убеждён, что Дед Мороз существует. Иначе тот факт, что двенадцатилетняя Полина заполучила своего Федю, не объяснить. Дед Мороз – это не для любви. На эту должность претендентов по жизни хоть отбавляй. Дед Мороз – он для исполнения иррациональных желаний. Так что если Дед Мороз вдруг полюбит вас ещё и как мужчина и предложит руку и сердце – немедленно соглашайтесь. Редко кому удаётся при жизни достигнуть совершенства в этой вселенной! Но это я так, к слову.
И с Полиных двенадцати подарков под ёлкой уже не было. От таинства остались одни оранжевые. Но в семнадцать только мандаринов уже недостаточно. Хочется к людям. Таким же молодым, как ты сам. И скрепя сердце мама отпустила Полину к Таньке Кусачкиной. Правда, Полине пришлось наврать, что родители подруги тоже будут. Но дядя Валера и тётя Надя как раз наоборот – поехали в гости к тёте Вере, чтобы дать компании бывших одноклассников насладиться обществом друг друга в очередной наступающий год уже не совсем детской жизни. Или им просто так хотелось, невзирая. Надеюсь, вы понимаете, почему Полина Романова всегда немного завидовала Таньке Кусачкиной?.. Вопрос риторический.
Были и Вовка (уже с девушкой), и Олег (уже с девушкой!), и даже у Таньки Кусачкиной был кавалер. Сашка Ростовчан – с беременной девушкой. Юлька Борзякова и Славка Будников – друг с другом, как и последние два школьных года. Танька Захарьянц – с восточного вида мужиком. Впрочем, последние достаточно быстро ушли, потому что мужику явно было неинтересно в компании детей. Но тем не менее – она была с парой! И только Руслан Донченко, Женька Неволин и Полина Романова были постыдно одиноки. Им некого было предъявить своим одноклассникам. Руслан из-за этого ни капли не беспокоился. Для него главным в жизни было то, что он поступил в свою любимую высшую мореходку. Женька, казалось, тоже не проявлял тревожности из-за своей непарности. И даже Полина как-то не особо переживала по этому поводу. Так они и сидели на троих – Руслан, Женька и Полька. И делились друг с другом подробностями учёбы в своих вузах, пока остальные наслаждались танцами на открытых пространствах и поцелуями – в пространствах куда более замкнутых.
«Зря я сюда Короткова не пригласила! И Примуса! Явилась бы сразу с двумя – вот это был бы класс! Утёрла бы девкам носы!»
Почему она их не пригласила? Вероятно, потому, что двоих сразу звать – это некрасиво. А позвать кого-то одного из них – смертельно обидеть другого. Поэтому она обидела обоих. Впрочем, не отдавая себе в этом отчёт. Главное было – вырваться из дому, из-под ёлки и телевизора. Из болота и рутины. Из надоевшего до бессилья неслышного никому крика. И она вырвалась. Новый год за пределами вотчины – хоть у Таньки Кусачкиной, хоть у чёрта на куличках – был не меньшей победой, чем колхоз.
Ну а потом началась зимняя сессия – первая сессия в жизни Полины. Зачёты она все сдала с ходу и без проблем. Английский, латынь, биология. Экзамен по физике, которого она немного боялась, был сдан на «отлично». А вот химия… Химия, изученная ею ещё в школе в объёме первых курсов профильных вузов… Иногда, если про человека говорят, что он мудак – это соответствует истине. Профессор Гоцуляк, заведующий кафедрой неорганической и органической химии, был мудак каких ещё поискать. А если найдёшь, то не поймёшь, как земля под ним прогибается, а всё же носит. Он размовлял только украинскою мовою и ненавидел вчерашних школьников. И ещё больше ненавидел вчерашних школьниц. Совершенно неизвестно почему. Щедро расставив отличные и хорошие оценки ни фига не смыслящим в химии – кроме, разумеется, Примуса, получившего свою отличную с отличием оценку вполне заслуженно, – одногруппникам студентки Романовой, он влепил Полине «удовлетворительно» за ответ, достойный светлой памяти самого Менделеева.
