– Так как ты всё-таки относишься к имени Глеб? – не забыл уточнить Примус на большом перерыве. Они с Полиной вдвоём прогуливались по бульвару, потому что Кроткий захотел «жрать». А та столовка, где он обедал, была невыносима. Полина вообще в последнее время забыла, что такое еда, и вспоминала об этом лишь от случая к случаю. Вольша, Селиверстова и Нила отправились обедать в столовую университета – туда было чуть дальше, но там было немного приятнее, чем в столовой мединститута. Есть же в буфете напротив женского туалета в главном корпусе Полина так и не научилась. Примус же просто составил ей компанию. Хотя в последнее время ей всё больше нравилось часовой перерыв проводить в гордом одиночестве.
– Примус, вот ты бы не спрашивал, если бы ничего не знал, да?! Так к чему эти… эти…
– Подлости!
– Да, спасибо. По части формулировок тебе нет равных. Так что давай, вываливай, что ты от меня хочешь.
– Дорогая моя девочка, я не имею права от тебя чего-либо хотеть. Мною движет лишь любопытство. Мужское самолюбие я ещё больше года назад засунул поглубже per rectum, чтобы не особо ущемлялось. Давай я расскажу, что знаю, а ты меня дополнишь. Если, конечно, сочтёшь нужным.
– Чтобы ты доложил Вадиму? Ну, может, оно и к лучшему.
– Вадиму и без меня доложат, мир не без добрых людей. Но пока доложили мне. И теперь я знаю только то, что Глеб – внук нашей глубокоуважаемой Нины Николаевны, но закончил вовсе не медицинский институт – молодец, мальчик! Ещё то, что он далеко не мальчик, у него есть своя отдельная жилплощадь, алая спортивная «Тойота», слишком заметная даже в нашем славном портовом городе. Особенно когда из неё выходит такая красотка, как Полина Романова. Вот пока всё. Мир велик, но тесен, Поленька. Что уж говорить о каком-то жалком городишке. Всегда найдётся кто-то, бродящий по Аркадии именно тогда, когда юная леди в ультракороткой юбке прогуливается там под ручку с вполне себе таким зрелым гражданином и даже заходит с ним в дорогущий ресторан, где к тому же никогда нет мест, пока студенты просто прогуливаются, дыша малокалорийным обезжиренным воздухом. Вот, собственно… Насколько я понимаю, ты с ним познакомилась именно тогда, когда старушенция пригласила тебя на дачу. Ты, помнится, пропала на все выходные. Я пережил это достаточно безболезненно, а Кроткий страдал. Впрочем, он и сейчас страдает. Никак, бедолага, не поймёт, что ты – девочка взрослая, у тебя своя жизнь и он туда никак не помещается. Особенно после того, как лето проведено врозь, в колхоз ты в этом году не поехала, а мыла окна в кабинете ректора, по странному стечению обстоятельств – ещё и заведующего той самой кафедрой нормальной анатомии, где наша дорогая и любимая Нина Николаевна профессорствует. И если ты вспомнишь про мой аналитический склад ума, то ты поймёшь, что всё, что для моего наивного друга Вади – лишь никак не связанные разрозненные факты, для меня – последовательная цепь событий. И тут сегодня ты являешься на занятия в сапогах, прибывших в Одессу если не из Рима, то уж из Милана точно. И что я должен думать?
– А тебе не всё равно?! – огрызнулась Полина.
– Нет, мне не всё равно.
– С чего бы вдруг?
– Не хами.
– Лёш, я не хамлю. Просто знаешь… Вот вы, такие распрекрасные, такие замечательные, но…
– Но толку-то, да?
– Не передёргивай. Кроткий мне ничего не предлагал. Кофе на бульваре – это замечательно. Все эти нежности, приятные прикосновения и так далее. Но – ничего более. Теперь вот я переехала в эту комнату и понимаю, что от меня ждут инициативы. А я, Лёш, девушка. И инициативу проявлять не хочу. И не могу. Потому что прояви я сейчас инициативу, то… То он сам, при его-то характере, всю оставшуюся жизнь будет считать меня… Или себя… Знаешь, он должен был уже хоть что-то за эти почти полтора года родить! Дефлорацию! Предложение руки и сердца! Бурный секс и не менее бурный разрыв! Хоть что-нибудь!!!
– Тсс! – Примус притянул Полину к себе и обнял. – Не буянь. Не стоит. Разумеется, он сам дурак. Успокойся.
– Лёш, что ты сегодня вечером делаешь?
– Сегодня вечером я, как это ни странно, свободен.
– Пойдёшь со мной – оглядеть мои новые пенаты?
– С удовольствием!
– А что мы скажем Кроткому?
– Поленька, при всех недостатках моего стоеросового друга, нетактичностью он не страдает. Равно как и избытком соображения. И, кроме того, мы всегда можем сказать ему, что идём в библиотеку или в анатомку. И он сам сбежит от нас, как чёрт от ладана. Врать, конечно, нехорошо. Особенно друзьям. Но если это ложь во спасение тебя – то я на это пойду!
– Чего это – ложь во спасение меня?
– Потому что именно тебе надо выговориться. И именно я это выслушаю. Конечно, если у тебя на меня другие планы, – Примус закатил глаза и ахнул, – то я готов забыть не только дружбу, но и всё на свете!
– Нет! – рассмеялась Полина.
– Нет? Жаль. Ну ничего – я терпеливый…
– Лёш… – Полина ехидно прищурилась.
– Что, звезда моя?
– Кое-кто чуть больше года назад сказал мне на берегу одного пожарного водоёма буквально следующее: «И чего я лично не видел – того для меня не было». Двойные стандарты, друг мой.
– Поймала с поличным! Детка, если я скажу, что тем самым бродящим по Аркадии студентом был именно я, это будет учтено как смягчающее обстоятельство при вынесении приговора?
– Будет. Если ты скажешь, что при этом почувствовал.
– Жаль, что это самый обыкновенный садизм с твоей стороны. Я бы предпочёл садизм сладострастья. Причём со своей собственной стороны. Поскольку к мазохизму не испытываю ни малейшей склонности. Видимо, именно поэтому обстоятельства всё время и ставят меня раком. Чтобы, так сказать, не благодаря, а вопреки…
– А покороче ответить можешь?
– Да. Мне было очень больно, когда я увидел тебя с этим самым Глебом.
– А тебе не больно видеть меня с Коротковым?
– Нет. И вот это, умная моя девочка, правильный вопрос. Вот это и есть самые что ни на есть те самые двойные стандарты, над коими я размышляю долгими бессонными санитарскими ночами в судебке в окружении зарезанных, утопленных, застреленных, повешенных и всяко прочее лишённых каких бы то ни было земных печалей.
– Примус!
– Да-да, я понял. Поменьше цинизма. Постараюсь сформулировать просто и честно. Если в подобных ситуациях возможна простота и честность. Кроткий, несмотря на всю его мужскую привлекательность и жизнестойкость, – не твой тип мужчины. Он в вашем странном тандеме скорее жертва, чем наоборот. И я, как истинный христианин, исполненный и жалости и смирения, терпеливо дожидаюсь, когда всё самым естественным образом сойдёт на нет, попутно, аки пастырь, аккуратно моделируя как можно более бескровный исход, потому что Кроткий – мой друг, но любовь к тебе всё-таки дороже. А вот Глеб… Он красив, небеден, обаятелен и непрост – в общем, весьма опасен в конкурентной борьбе. К тому же у меня нет никаких механизмов влияния на него. Я даже наблюдать его не имею возможности. И, соответственно, спрогнозировать дальнейшее течение неподвластного моему контролю эксперимента. М-да… В общем, мне было больно, когда я увидел вас вместе. Я ответил на твой вопрос?
