– Прости меня. Я скотина и дрянь! Я на самом деле очень рада за тебя. Просто в последнее время я стала какая-то раздражительная и сильно устаю.
– Ты как-то осунулась. Похудела…
– Да. Единственная радость. Похудела. Что-то аппетита нет в последнее время.
– Странная какая-то радость. Подозрительная, – нахмурилась всегда весёлая и улыбчивая гримёрша. – Мы всю жизнь с тобой такие сдобные колобки с отличным аппетитом. А ты вдруг худеешь на ровном месте. Надо бы сходить к врачу!
– Не надо мне к врачу. Мне отдохнуть надо. От работы, от кастрюль, от своего мужа, от школ детей. Иногда хочется просто тупо лечь на кровать, уснуть и спать, сколько влезет. А не вскакивать в пять утра белкой и сразу в колесо! У тебя, вон, и муж плавает, и ребёнок всего лишь один, и работа – сплошной праздник – артисты, знаменитости, музыка, театр… А у меня…
Но гримёрша подарила близняшке новые сапоги, новую сумку, новое пальто – и всё такое не только новое, но и заграничное, что та успокоилась и ещё больше обрадовалась за сестру.
Вика, мама-гримёрша и папа переехали в новую квартиру, как раз когда закончился восьмой класс. Но Вика не стала поступать в театральный техникум. Нет-нет, ей всё так же нравилось священнодействие под названием «нанесение грима», хотя так часто, как в третьем классе, она этим уже не занималась. Танцевала она нынче всё больше в воображении. И даже в воображении не пела. Детство это всё!
Да и папа, очень любивший свою дочь Вику и всё так же любивший свою жену-гримёршу, и всегда шедший им навстречу во всех их желаниях и начинаниях, вдруг стал противиться уходу из школы после восьмого класса.
– Надо закончить десятилетку! – строго сказал папа тем голосом, которым дома никогда и ни с кем не разговаривал. Так папа разговаривал иногда на судне. По работе. Это был папин «судовой» голос. И вдруг он этим «судовым» голосом строго сказал Вике и маме-гримёрше:
– Надо закончить десятилетку! И получить высшее образование!
Потом, правда, сразу смягчился, улыбнулся, заиграл ямочками на щеках. Но всё равно Вика немного испугалась. Впервые в жизни испугалась своего папу. Почувствовала какой-то подвох в этой строгости, мгновенно сменившейся улыбкой и игрой ямочек. Только не могла понять, где же папа всамделишний – в строгости или в игре ямочек? Как не могли понять вот уже долгие годы все члены экипажа, где же их помполит всамделишний – в положенных комиссару текстах и действиях или в улыбке и игре ямочек. Что первично в этом рубахе-парне? И где та граница между его ямочками и внезапно стальным взглядом, пересекать которую ещё безопасно? Или это давно уже сплав, и он сам не понимает, что главное, потому что у сплава свойства совершенно иные, не такие, как у отдельных сотворивших его составляющих.
– Получить высшее образование можно и после театрального техникума, – сказала мама-гримёрша, опасливо поглядывая на Вику. Но поздно – Вике как-то сразу стало ясно то, чего она не замечала прежде: маме такое странное, металлически-мармеладное состояние вещества под названием «папа» не в новинку. И она знает, как с ним управляться. Хотя сейчас, кажется, немного опасается, что папа выйдет из-под контроля и сделает так, как рассказывала подружка-с-первого-класса про литейный цех: «Фыщщщщщщщщь!»
И маме-гримёрше придётся выпускать густую завесу пара, сотканную из своей любви к Вике и папе. И прежде единая на троих твёрдая любовь, побыв некоторое время в парообразном состоянии, может опасть несколькими отдельными, изолированными друг от друга каплями солёной жидкости.
Вике стало так страшно, что она тут же сказала:
– Хорошо, папа! Я закончу десять классов.
– Вот и чудесно! – засмеялся папа, и все Викины страхи тут же прошли. Это всё тот же её собственный прекрасный папа. И совершенно непонятно, зачем мама-гримёрша раскачивает лодку, произнося сейчас вот эти не нужные никому из них слова:
– Дорогой, пусть она сама решит, где ей учиться и кем быть! Ничего страшного в театральном техникуме нет, уверяю тебя!
– А куда она после него поступит? В высшее театральное училище? Не смеши меня!
– В высших театральных училищах есть не только актёрские факультеты. Там есть масса возможностей получить исключительно прикладное ремесло. Театр – искусство синтетическое. Там не только актёры, балеруны и певцы нужны.
– В нашем городе нет высших театральных училищ! А я не хочу, чтобы моя единственная девочка куда-то ехала, жила в общаге или чёрт знает где! Она должна быть рядом со мной! Всегда! – в папе таял мармелад и снова начинала превалировать металлическая компонента.
– Я могу поступить в театральный техникум после десятого класса, – повернулась Вика к маме-гримёрше. – Я тоже всегда хочу быть рядом с тобой! – обратилась она к папе. – Не ссорьтесь, пожалуйста! – Вика заплакала. И папа с мамой тут же стали самыми лучшими на свете папой и мамой, и кинулись успокаивать Вику, и уверять её в том, что они никогда-никогда не ссорятся. И сейчас тоже не ссорятся, а просто спорят. Это часто бывает даже с любящими людьми. Даже очень любящие друг друга люди спорят, но это вовсе не означает, что их любовь хоть на йоту изменяет своё состояние.
Потом они целый день провели втроём на пляже. И Вика сплавала с папой до волнореза и обратно очень много раз. И потому слишком устала, крепко уснула и не слышала, как папа и мама продолжали спорить на своей новенькой большой тринадцатиметровой кухне.
– Зачем ей высшее образование? – возмущённо вопрошала мама-гримёрша папу.
– Все будут с высшими образованиями, а она – тупоголовой курицей? – отвечал папа вопросом на вопрос.
– А что, все, кто без высшего образования, так уже и тупоголовые курицы? – мама-гримёрша обижалась и заводилась ещё больше. У неё у самой не было высшего образования, и ей это совершенно не мешало. – Как по мне, так те, кто с высшим образованием, как раз и есть тупоголовые курицы. Вон, моя близняшка с высшим образованием. И что? Принесло ей это счастье?
– У девочки должен быть диплом. Девочке в жизни будет легче с дипломом, чем без него. Ты её с собой не сравнивай! Мы с тобой когда встретились, я ещё был курсантом шмоньки
[3]
. Ты хочешь, чтобы она вышла замуж за пэтэушника или обыкновенного моториста? Я своей дочери такой судьбы не хочу. Это хорошо, что я такой умненький и благоразумненький! Пару раз матросом сходил, в партию вступил, и родная партия дала мне направление в высшую мореходку
[4]
. А ты как была гримёршей, так гримёршей и осталась!
– И что? Перед экипажем стыдно?
– Да плевать мне на экипаж. Я тебя любил и люблю. Но я не хочу, чтобы моя дочь была гримёршей. Что это за профессия – чужие рожи мазать?! И к тому же твой рабочий график, прости, ненормален для порядочной жены и матери. Она полдетства одна проторчала, занимаясь по вечерам ерундой.
