Что говорить – люди не меняются. Лишь, говоря на профессиональном сленге, ротируются. Как „яблочко по тарелочке“. И лишь тарелочка из века в век показывает приблизительно одни и те же картинки: скандальное бабьё, мужиков-сплетников, несчастных юродивых, злых шутов, добрых царей, незамужних похотливых принцесс и остервенелых климактерических королев. И стоит ли говорить о том, что люди не меняются? Если ты „посередине этого разгула“ уже давно как рыба в воде, а, Евгений Иванович?..
Светлана Анатольевна отпустила всех по рабочим местам.
– Евгений Иванович, зайдите ко мне в кабинет!
– Хорошо, Светлана Анатольевна. Только в интенсивную палату зайду.
Физическое состояние Маргариты Вересовой было стабильное. На языке официальных медицинских документов „удовлетворительное“. В лечебных учреждениях человеку не бывает „хорошо“ или „плохо“. Там его состояние оценивается по шкале с отметками „удовлетворительное“, „средней тяжести“, „тяжелое“ и „крайне тяжёлое“.
Анестезиолог был жизненными показателями пациентки удовлетворён и более держать её под пристальным, интенсивным наблюдением нужды не видел.
– Маргарита, в течение дня вас переведут на этаж – в послеродовое обсервационного отделения.
– Доктор… – она помедлила. – Ему не было больно?
Евгений Иванович, естественно, понял, о ком шла речь.
– Нет. Он был уже мёртв.
– А до того?
– Маргарита, вы помните, как вы рождались? Вам было больно?
– Нет, но вот там… там мне говорили, что мы всё помним и всё чувствуем и… – Она расплакалась. – Я не знаю, как с этим жить дальше. Он мальчик… был? – Последнее слово далось ей с видимым трудом.
– Да. Маргарита, всё, что я могу вам посоветовать, как врач, это успокоиться и дать организму некоторое время окончательно прийти в себя. А как человек – найти хорошего психолога. Или хорошего священника. Что, по сути, – одно и то же. Ключевое слово: „хороший“. Слава богу, в жизни оно иногда имеет реальные воплощения. Любой из нас вправе на это рассчитывать. Так что всё, что от вас требуется, – это воспользоваться этим правом. Вы ещё молоды – вам и карты в руки.
– Может быть, его ещё можно было спасти?
– Вы, к сожалению, не слушаете меня. И это можно понять. А я, к сожалению, не умею воскрешать из мёртвых. И знаете – это понять, и тем более принять, сложнее. Осознайте факт, что он был мёртв, когда вы поступили в родильный дом. Как долго он был мёртв, я сказать точно не могу. Но когда ваш муж привёз вас в приёмный покой, плод, – он намеренно избежал слова „ребёнок“, – был окончательно и необратимо мёртв. Если вы хотите искать виноватых – здесь их нет. Если вы хотите решить проблему – я вам помогу, насколько смогу. Принимайте, пожалуйста, всю положенную терапию. Ходите на обработку влагалища и швов промежности. Если будут вопросы – обращайтесь к лечащему врачу или непосредственно ко мне, заведующему отделением.
Женщина отвернулась, продолжая всхлипывать.
– Что есть, то есть. Каких ещё банальностей я должен вам наговорить, чтобы вы успокоились?
Женька почувствовал, что глухое раздражение внутри солнечного сплетения готово переродиться в гнев, как оно прожигает дыру в диафрагме и, принеся временное облегчение, погружает в пучину ломки раскаяния. Гнев – слишком сильнодействующий наркотик для человека. Женька не позволял себе его принимать.
„Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого“.
– Эта „рабоче-крестьянская“ молитва безотказно нормализует энергетические потоки, – не раз говорил ему Зильберман. – Не совсем так же, как перекатывание шариков в ладони или перебирание чёток, но, как и прочие незамысловатые ритмичные действия, – весьма продуктивна. Станет невмоготу, произноси её про себя. Чётко. Время её произнесения как раз укладывается в ещё приличную даже для диалогового общения паузу.
– А чем хуже любая другая молитва или, к примеру, стихи? – интересовался Женька.
– Стихи? Ничем не хуже, если они действительно поэзия мира, а не просто какой-нибудь бездельник поссать вышел. И кроме того, – в смысл ментальных построений ты вдумываешься, а твои внутренние вихри тем временем творят, что хотят. А другие молитвы просто длиннее. Я, например, и вовсе других не знаю. Возможно, тебе, с твоей памятью, будет проще. Но повторю ещё раз – эта молитва самая простая и самая ёмкая и позволяет быстро и эффективно усмирить разбушевавшегося внутри демона, будем так называть то, что не имеет названия, для пущей наглядности. Я уже не раз говорил тебе, что именно ритм, а не слова произносимых молитв или выкатывание яйца лечит всякую „бесноватую“ хворь. Он синхронизирует ставшие хаотичными, в силу тех или иных причин, колебания энергопотоков человеческого тела с мировой гармонией. Если ты будешь внимателен, то увидишь, что маленькие дети и некоторая часть тех, кого даже современная психиатрия считает умалишёнными, раскачиваются, пытаясь себя успокоить. Вспомни, что делают с грудными младенцами, чтобы они уснули? Укачивают. Монотонно укачивают. И это тоже лишь синхронизация „длин волн“, если угодно. Молитва – по сути, тот же ритм, – если мы говорим о физике метафизических процессов, прости за иронию.
– Я столько ненормальных наблюдал, фанатично бьющих поклоны, ползающих на коленях, крестящихся на образа и молящихся, молящихся, молящихся, но особой благости в них не заметил. Не говоря уже о синхронизации с мировой гармонией.
– Я вот, Евгений Иванович, лишь иронию порой себе позволяю, а вы до сарказма изволите опускаться. Физкультура, должен вам ответить, поддерживает тонус. Спорт же калечит. Я уже достаточно узнал твой характер, мой юный талантливый друг и ученик. Так что просто поверь мне… – Женька прищурился, – на слово. Поверь, для тебя „Отче наш“ то, что доктор прописал. А стихи оставь для тех, кому помогает и фармакологический препарат-генерик
[127]
. Лично я обеими руками за патентованные средства».
Ох, как же его не хватало!..
– Маргарита, сейчас вам введут обезболивающее и успокаивающее, – сказал Евгений Иванович, погладил её по голове, перебросился парой слов с анестезисткой, вышел из палаты интенсивной терапии и отправился в кабинет заведующей физиологическим отделением, который находился напротив родзала «№ 2».
Он постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Кабинет мало изменился, поменяв хозяина на хозяйку. Только исчезли картины, оставив на поседевших от времени стенах штампы тёмных квадратов.
Светлана Анатольевна сидела за столом и что-то строчила своей леворукой вязью в очередную историю родов.
