…Простите, я наговорила много. Много лишнего. Но вот так вот, как с вами, я давно ни с кем не говорила. Даже с Иркой. Она прекрасна. Но она всего лишь друг. Для иных излияний нужна мать. Или бабушка. Такое ни одному «петуху» или даже «жениху» не расскажешь. А Василию Пименовичу в силу определённых безжизненных обстоятельств всё равно, что я говорю. Какой Василий Пименович? Василий Пименович Филимонов. Мощный старик девяносто девяти лет. У него один-единственный недостаток. Или достоинство?.. Он, Ефросинья Филипповна, мёртв.
– Сашенька, а не выпить ли нам чаю с чем-то покрепче лимона? – Югова встала с табуретки.
– Я вас совсем заболтала, да? Вы, наверное, уже давно спать хотите? – опомнилась Сашка.
– Нет, детка. Не заболтала. Что касается спать – у стариков, как известно, бессонница.
– Значит, я – старик, – хихикнула девушка.
Ефросинья Филипповна разлила в пузатые рюмочки ликёр.
– За упокой души Василия Пименовича Филимонова.
Дамы выпили.
– Я, Сашенька, знала его. Это был действительно мощный старик. Когда Митя совсем подрос и купил мне эту квартирку, чтобы мы с его родителями отдохнули, наконец, друг от друга, я завела себе привычку каждый вечер долго прогуливаться пешком по окрестностям. Ещё не были снесены последние частные домики. И на скамеечке у калитки одного из них каждый вечер сидел старый, но крепкий мужчина. Я, честно говоря, не думала, что ему так много лет. Я по сравнению с ним – девчонка. Мы познакомились и стали разговаривать. О погоде, о природе. О его собаке. У него была прелестная сука: ласковая, умная, хитрая. Лучшая его подруга и единственная родня. Дальше – больше. Я ему рассказала всю свою жизнь – женщины болтливы, любят подробности. Помнится, моя история заняла около месяца наших скамеечных посиделок. Его «ответный» рассказ, вытянутый мною чуть не насильно, был куда короче – он длился минут пять. Родился дворянином, учился разночинцем, метался от эсеров к пролетариям, определился человеком. Была женщина. Погибла. С тех пор он просто живёт. Всё. Больше к этой теме не возвращались никогда. Погода. Природа. Собака. Как-то вечером я не увидела его на скамейке в наше обычное время. Открыла калитку – никого. Обычно его жизнерадостная псинка всегда крутилась во дворе. Подошла к двери, постучала. Никакого ответа. Зашла. И обнаружила два тела. Рядом. В обнимку. Собаки Баси. И человека – Василия Пименовича Филимонова. И записку на столе. Я её помню наизусть. Она была короткая: «Фрося, извини, что неприбрано. Если ты это читаешь – я умер. Что будет с моим телом – мне всё равно. Прошу тебя, похорони собаку, благо их ещё можно закапывать без формальностей». Я позвонила Мите. Он тут же принёсся. Собаку закопал в саду. Позвонил куда следует. Милиции, санэпидстанции и так далее. Выяснилось, что у Василия Пименовича Филимонова родственников нет. Вообще. По-крайней мере, в обозримом пространстве-времени баз данных и прочих бюрократических списков. Митя спросил, нельзя ли ему забрать тело. Там, пожав плечами, сказали, что не положено, вы, мол, кто такой покойному? Но за немного денег позволили Дмитрию Югову распорядиться останками ничьего старика.
– Своего собственного.
– Да, пожалуй, ты права, Сашенька. Филимонов был своим собственным стариком. Митя хотел его кремировать, я не позволила. Мне хотелось, чтобы он был тут, неподалёку от меня. Не знаю зачем. Сентиментальна стала на старости лет. Кладбище было вроде как уже не действующее. Но Филимонов прописан в своём доме, жил в непосредственной близости с одной из кладбищенских стен. Да и Митя снова сходил куда следует и вернулся с разрешением. Да ещё и с бронью, мерзавец, – Югова улыбнулась, – мол, тебя тут же закопаю, раз ты так огня боишься. Будешь лежать рядом со своим дружком. Вот и хорошо, в компании всё веселее. Прости, Сашенька, за такой стариковский юмор.
– А почему собака?..
– Я вот тоже тогда не поняла. Да и сейчас не знаю. Митька говорит, что дед почуял, что уже умирает, и просто придушил псину. Чтобы не мучилась без него. А чего бы она мучилась? Я бы её к себе забрала. «Ты не понимаешь!» – отвечает мне этот балбес. Не понимаю. Как это можно, задушить собственную собаку? Такую ласковую, такую хорошую…
– Может, он и прав, – пробормотала Сашка, – иные существа не приспособлены к жизни без… Без самого главного человека.
– Навещаю его часто. Вчера только была… И снова ничего не понимаю. Кто-то ему ограду покрасил. Неужели муниципальные службы озаботились? Нет, это из разряда ненаучной фантастики. И чего бы вдруг такая забота о конкретной ограде? Митьке позвонила, рассказала. А он мне: «Это Сашка покрасила!» «Чушь!» – говорю. С чего бы это молодая красивая девушка красила ограды совершенно не известных ей посторонних покойников. Ох, что у Митьки в голове творится? Мрак…
«Напротив – полная ясность. Или?.. Откуда он узнал? Ты же ему ничего не говорила… Ерунда. Просто так ляпнул. Нет, слишком уж, чтобы просто так ляпать. Хотя, со словами, судя по рассказам Юговой, этот добрый молодец не церемонится. Но с другой стороны, какая разница, что он говорит, если, например, у него хватило благородства похоронить совершенно чужого ему человека…»
– А теперь ещё по рюмочке, мыться и спать. Утро вечера мудренее, прости старуху за банальность. Поверь женщине, не единожды терявшей действительно любимых, – иногда важны простые вещи. Сон. Еда. Тепло. Беседа.
Ефросинья Филипповна дождалась, пока Сашка крепко уснёт… Может, конечно, и не стоило растворять ей в последней рюмке таблетку фенозепама, но девочке просто нужно отоспаться. Одна таблетка, пусть даже и с ликёром, ещё никому не вредила. Уж ей ли, Юговой, не знать… Что-то бедная девочка всё ещё писала и писала перед тем, как уснуть. Может, и мало было одной таблетки?.. Странная у неё манера, писать в блокноте, а потом вырывать листы… Старикам всё можно. Даже читать вырванное из чужих блокнотов. И к тому же, какая же она чужая? Её явно создали под Митю Югова. Индивидуальный заказ, не иначе.
Она прислушалась к ровному Сашкиному дыханию, плотно прикрыла дверь в комнату и, засев на кухне, надела очки и прочитала написанное аккуратным острым почерком:
2. Номенклатура сердца (уму)
Как нелегко, расставив всё по сути
Усталых черт и лучезарных дней,
Сомненья стих, несвойственный минуте,
Исторгнуть из себя больней…
При свете дня невыносимой мукой…
Скажи мне, как из тела извести
Тобой на мне проявленные руки,
Как мне вернуться и спасти…
3. От Бога
Усталость бьёт по сердцу батогами,
Жестокость бьёт по телу сапогами,
Чванливость бьёт по ритму мягким телом
Невежество бьёт разум оголтело…
Когда избитый остаётся Он один
Лежать в разлитой крови луже,
То ясно видно: Ритм-Он-Один
