Митя подобрал Сашкину сумку, брошенную на полу в коридоре. Эрдель стремительно вынесся из подъезда и лихорадочно потрусил по улице, пригнув бородатую морду к земле. Югов просто бежал за своим верным псом. Долго. До самого выезда из города-спутника. До шоссе, на пересечении которого с второстепенной дорогой, была авария. Пострадал пешеход. «Молодая женщина. Примерно двадцати пяти лет. Документов при себе нет».
– Тридцати трёх, – сказал Югов группе гаишников и врачей «Скорой», вяло переругивающихся между собой на предмет того, должны ли эскулапы дожидаться «труповозки» лично или достаточно оставить гаишникам заключение.
– Вы кто, гражданин? – строго спросил Митю молоденький милиционер, не совсем ещё привыкший к реалиям своей работы. – И заберите свою собаку немедленно! Какое кощунство! Совсем люди в скотов превратились!
Фёдор облизывал Сашке лицо. Точнее лицо того, что было Сашкой.
– Фёдор, ко мне! Дмитрий Югов. Я… жених этой девушки, – Митина неудержимая энергия вдруг вся куда-то пропала. Вместе с неистребимой жаждой жизни и всем остальным. Ухнула в тартарары. Осталась только внезапная ясность минимально необходимых действий.
– Так вы её знаете? – к Мите подошёл мужчина постарше званием.
– Да. Александра Ларионова. Моя невеста. Вот её паспорт, – он достал из сумки документ и протянул его представителю органов.
– Мои соболезнования, – старший раскрыл паспорт, глянул на Сашкино тело, вернул, козырнул. – Он был куда более точен, сдержан и более опытен в процедурных вопросах подобного рода, чем тот, молодой.
– Как это случилось?
– Судя по всему, она хотела перебежать трассу в неположенном месте и не заметила автотранспортное средство, идущее… Короче, водитель скрылся. Розыск в подобных случаях почти никогда не даёт результатов, хотя мы, конечно, делаем всё, что положено. Свидетелей нет. Поздно, да и так-то место не людное. Тело обнаружила патрульная машина около часа назад. У неё переломаны ноги и позвоночник, но врач «Скорой» утверждает, что она умерла мгновенно из-за остановки сердца. Это всё, чем я могу вас… успокоить. Вскрытие, конечно, покажет более детально, но умерла она очень быстро. Вот, – выдохнул плотный дядька и вытер со лба пот. И протёр фуражку изнутри носовым платочком.
«Надо же. Чистый носовой платок» – пронеслась у Мити в голове совершенно неуместная мысль.
– Жаль. Красивая… Молодая… А вы как здесь оказались? И покажите, пожалуйста, ваши документы! – человек в форме вспомнил, что он «при исполнении».
Великие такие правила удалось обойти как всегда – при помощи денег. Александру Ларионову не вскрывали, не брали пробы крови на содержание алкоголя в крови, не…, не…, не… На кремации присутствовали Ирина Смирнова, Борис Кронштейн (да, это его настоящая фамилия), их дочь Юлия, Ефросинья Филипповна и Дмитрий Юговы. Старый эрдель Фёдор и дворняжка Джульетта дожидались своих хозяев в Митиной квартире. Джуля изредка поскуливала и хныкала, а Феодор был тих и спокоен. Ему достаточно быстро удалось успокоить нервную сучку, и она безмятежно заснула в его корзине. Он лизнул её в ухо и отправился на кухню, смотреть в окно. Возможно, собаки умеют видеть куда больше людей даже на сером кусочке дождливого осеннего неба.
Ефросинья Филипповна судорожно всхлипывала. Борька и Юлька плакали навзрыд. Ирка и Митя не проронили ни слезинки и о чём-то негромко говорили и говорили, после того, как отмолчали церемониально-положенное.
– Она не самоубийца, Митя. Кто угодно, но не самоубийца. Она бы никогда намеренно не шагнула… в поток. Я уверена, что она просто вышла прогуляться. Она частенько «выхаживала» нервы. Это тупая, нелепая случайность. Господи, как же я ненавижу это слово!
– Я виноват.
– Да. И что? Виноват. Таких «виноватых», как она и ты, – полная планета. Я не буду тебя лечить. По крайней мере, сегодня. Недосовпадение. Глупое слово. Лучшего не подберу, извини. И чувствовала же, что нельзя её отпускать. И не отпустить не могла, потому что чувствовала, что нельзя не отпускать из-за… моей какой-то… выгоды? Нет, не выгоды. Из-за того, что говорила бабка. Про то, что будет в моей жизни… Это всё так глупо, когда в словах…
– Мой пёс оказался умнее меня, если бы я его послушался…
– Ты хочешь погрузиться во мрак сослагательного? Если бы да кабы. Сашку частицей «бы» не воскресить, а себя до психиатрической лечебницы довести – как с добрым утром. Всё, давай не будем об этом. Хотя ведьма всегда «на работе».
– Как мне жить теперь?
– Каком кверху, Югов. Как жил, так и живи. Всё у тебя будет как надо. Поверь мне. И всегда – милости прошу! – к нам в гости. Всегда. На девять и сорок дней мы сами сюда придём. Это было её место. Потому что «место» – это не прописка, не собственный особняк и не прочие квадратные метры. Место – это человек. Твой человек. Ты – её человек. А она – твой. Просто оба вы идиоты. Ничего я тебе больше не буду говорить. Пойду с бабкой твоей лучше поговорю. Ей нужнее. А ты – зверь здоровый, сам справишься.
Вечером, когда Ирка, уложив Борьку и Юльку в глубокий «нокаут» целительного сна без сновидений, собиралась пить свой одинокий кофе, ей на мобильный позвонил муж матери Юлькиной подруги. Сама мать была «отключена» от трансляции спасительным уколом успокоительного. Супруг же её просто обзванивал всех «по списку». Всех тех родителей, которые ещё не знали, что несколько свежеиспечённых первокурсников философского факультета МГУ, отправившиеся за город, на дачу дедушки одного из них, сгорели заживо… Решили сбежать-отпраздновать. Несанкционированно. Только его падчерица была девочка хорошая и всегда обо всём предупреждала родителей… Да и не падчерица она ему была никакая, а самая настоящая дочь…. Простите… Сейчас успокоюсь…Слишком много выпили, на радостях от наступившей «взрослости». Слишком неумело растопили печь… А дед, оказывается, дымоход сто лет не чистил, и вообще… Разве они, городские дети, умеют печи растапливать?.. Заживо. Но не больно. Потому что отравление угарным газом всех их заранее отправило в блаженное небытие. Так что, если она ещё не знает… Никто не знал, кроме них. Потому что дочка оставила адрес дачи на всякий случай. Он не смог ей дозвониться в течение пары часов – и поехал. Просто посмотреть издалека. Не собирался нарушать никаких тайн. Чтобы не выдавать дочь перед товарищами… А там… Вам звоню, потому что Юлия Кронштейн-Смирнова записана в блокноте его падчерицы. Так и записано: «Юлия Кронштейн-Смирнова: колбаса, огурцы-помидоры, банка майонеза, зелень». Его падчерица-дочь вроде как отвечала за нехитрый студенческий стол. Ну, вы знаете, кто что покупает… Она была очень ответственной методичной девочкой. Как дальше жить?..
– Тем, кого мы считаем мёртвыми из-за смерти тела, плохо, когда нам больно, – Ирка окунулась в рыдания телефонной трубки. Чтобы безутешный отец мог схватиться за её слова, её голос и не утонуть в захлёстывающем его горе… Она говорила и говорила что-то ещё – не в словах дело… Говорила, не замечая произносимых слов. Вводила собеседника в транс блаженного бесчувствия.
