Садясь в машину, я подумала, что этот тип относится к разряду адвокатов, которых мой знакомый опер Андрюша называет «сеньор из общества». Конечно, адвокаты, вхожие в силовые структуры, всегда ценились. Однако раньше (в советские времена) следователь прислушивался к мнению адвоката с именем, потому что последний был лучше подкован юридически, более опытным и грамотным юристом. Но Серегу в этом деле представлял адвокат новой формации. Он знал всех и вся, наверняка посещал юридические тусовки, заводил новые знакомства. Главное – есть надежда, что он сумеет найти подход, причем совсем необязательно денежный, к следователю, прокурору, судье. Он должен расположить их в пользу обвиняемого, в нужном случае – оказать воздействие (совсем необязательно силовое, для этого другие люди имеются). Как говорил Андрюха, юридические знания таких адвокатов могут быть и не на высоте, но он ведь ценится не за них, а за свои связи. Кстати, работа таких специалистов оплачивается гораздо выше, чем собственно адвокатов.
Глава 12
Редька уже ждал меня в ресторане, сидя в одиночестве за столиком на двоих. В нескольких машинах на улице дремали шоферы. Возможно, там был и шофер Павла Степановича.
– Здравствуйте, Юля, – сказал он, подняв голову. Перед ним стоял штофчик с водкой, и он уже к ней приложился, не дожидаясь меня. Но я за рулем, в любом случае пить не собиралась. – Заказывайте, что хотите.
Мне что? Я заказала. Креницкий тоже сделал заказ, и официант нас временно покинул.
– О чем вы хотели со мной побеседовать? – спросила я. Мне не терпелось это узнать. В сумке был включен диктофон.
Креницкий хлопнул очередную стопку водки (в одиночестве и только занюхивая, хотя на столе и стояла тарелка с рыбным ассорти), долго смотрел на меня, потом выдал:
– Только честно скажи: ты все придумала? Серега – сопляк, ему бы это не потянуть. Но неужели смогла? А, Юля? Я тебя уважаю. Уважаю, слышишь? Но такое не прощают. И не спускают. Это-то ты понимаешь? За такие дела голову снимают. Ясно тебе, журналистка?
«Начался пьяный бред? Это сколько ж времени он пьет? Штофчик, похоже, не первый».
А Креницкий продолжал нести ахинею, признаваясь, что всегда терпеть не мог журналюг, в особенности женского пола, и никогда их близко к своей персоне не подпускал. «Да кому ты интересен-то, старый козел?» – хотелось спросить мне, но сдерживалась – и не потому, что за козла можно ответить.
К великому сожалению Павла свет Степановича, в его пусть не ближнее, а дальнее окружение затесалась одна журналюга. «Это я, что ли?» И как он позволил выйти замуж единственной дочери за человека, который имел связь с журналюгой? «Ну и выражения! Какие мы официальные». Следовало ожидать от журналюги какой-нибудь пакости. «Он долго будет этот рассказ обо мне плести?» И вот дождался. А журналюга, змея, акула пера, так называемая барракуда эфира, полтора года планы мести вынашивала, думала, что бы такое выкинуть, и вот воспользовалась крупным шансом. Хитро, конечно, придумала, вынужден был признать Павел Степанович. Но поскольку теперь все шишки валятся на него, он это дело так не оставит.
Нам принесли салат. Я тут же за него принялась. А что, не пропадать же добру? И вообще я всегда придерживалась мнения, что пусть лучше поганое брюхо лопнет, чем хороший харч пропадет. Харч не пропал. У Редьки тоже. Он принялся за очередной штофчик (уже третий? или пока второй?), любезно принесенный официантом, продолжая свои рассуждения вслух. Я слушала, диктофончик работал. Я даже кассетку успела перевернуть так, что Редька не заметил, хотя он, по-моему, ничего не замечал, и мне было непонятно, зачем он меня позвал. Или ему просто требовался слушатель?
Сереге была дана уничижительная характеристика, дочери и жене, правда, тоже досталось. Не знаю уж, почему Колобов мне вчера рассказывал про трепетное отношение Павла Степановича к Сереге и с чего он взял, что Редька смотрит на Татаринова, как на сына. Судя по тому, что теперь говорил Редька, ни о каких теплых отношениях речи не шло. Редька считал Серегу проходимцем, причем глупым проходимцем, не способным на просчитывание нескольких следующих шагов. Серега, по мнению Редьки, мог что-то быстро схватить – то, что плохо лежит, но на серьезное дело, постоянное получение высоких прибылей не способен. А что пел мне сам Серега? «Отношения, можно сказать, чисто партнерские». Ха-ха.
Потом Павел Степанович перешел к Колобову, который теперь собирается сожрать бедного Редьку с потрохами. И ведь даже не подавится, сволочь. Хоть сразу стреляйся, – с грустью добавил Павел Степанович.
– Но не дождется! – тут же взревел он на следующем дыхании и грохнул кулаком по столу. Все находившиеся в зале на нас обернулись. Я же продолжала невозмутимо есть.
Редька погрозил пальцем у меня под носом и заявил:
– Стреляться не буду! Слышишь, падла? Ни стреляться, ни давиться, ни колоться, ничего! Всех урою! И бабки найду! Сам найду! Сам! И ни с кем делиться не буду! Вот так-то, падла.
Внезапно у Редьки зазвонил сотовый. Он тупо уставился на трубку, потом пододвинул ее ко мне.
– Скажи: неадекватен. Все!
Далее последовала фаза «мордой в салат». Салат, мы, правда, уже доели и получилось – в свининку с картофелем фри. Официант тут же подскочил и вопросительно посмотрел на меня.
– Оставьте, пусть полежит, – махнула я рукой. – Отдохнет и встанет.
Редька издал трель молодецкого храпа, а я все-таки ответила на звонок: кто-то настойчиво добивался Павла Степановича.
Звонивший не очень удивился женскому голосу и велел позвать хозяина. Я попыталась намекнуть на сложившуюся ситуацию.
– Буди его немедленно, шалава! – рявкнул удивительно вежливый собеседник, не удосужившийся представиться.
– Не будится, – сказала я.
Мою маму вспомнили в определенном контексте, потом, перемежая каждое предложение матом, пояснили, что «их» схватил Колобов и это – их единственная возможность позвонить. «Эта стерва» на них змей напустила, а потом сдала людям Колобова. Далее я с большим интересом узнала, какая участь меня ждет после того, как Колобов отпустит молодых людей, которых я вчера имела честь лицезреть у себя на полу с Сарой и Барсиком на могучих грудях. Правда, слушая дальше, поняла, что беспокоиться особо не стоит: Колобов требовал за каждого из них по миллиону баксов.
– Не много ли? – робко прошептала я. Что-то Александр Иванович так высоко оценил Редькиных посыльных? По-моему, сто баксов за них – красная цена. За обоих сразу.
– Колобов сказал: тогда вообще оставит Редьку, то есть Павла Степановича, в покое. А так баб его за задницы возьмет. Но за что мы-то со Степаном страдаем?! Кинул Колобка, так пусть гонит бабки назад! Сейчас проценты капать начнут. Так ему и передай. Скажи, что Костя со Степаном звонили.
Затем трубку у говорившего со мной молодца взяли, и мягкий голос поинтересовался, с кем он беседует. Я узнала Колобова, но решила не представляться, свой голос чуток изменила и ответила, что мы, по всей вероятности, не знакомы лично, но я все передам Павлу Степановичу – когда он будет адекватен.
