– Велите ей замолчать, Лана. Если вы, конечно, хотите решить вопрос мирным путем и уйти отсюда своими ногами.
«Где Костя?» – мелькнула мысль. Эх, если бы братец сообразил проверить, как мы тут справляемся, смог заглянуть в каминный зал и еще выстрелить и попасть в Марину… Я бы его не только в Германию, я бы его в тур по столицам европейских государств отправила. Или по злачным местам Амстердама – на выбор. Но рассчитывать на чудо не приходилось.
А у меня оставалась только «ручка». Я считала, что смогу до нее добраться, например, для вида решив поправить на Верке жгут. Но для начала хотелось выслушать Марину.
Она тем временем проследовала к журнальному столику, взяла с него коробочку с дискетами, вынула их, опустила в глубокий карман плаща, а коробочку откинула в сторону. Проделала она все это одной рукой, не опуская пистолет, направленный в нашу сторону. Затем отшвырнула наши пистолеты к камину, опустила себе в карман две гранаты, а две другие аккуратно переложила на стоявшее у двери кресло. Сама осталась подпирать косяк, глядя на нас холодными глазами.
– Я повторяю, что разговариваю с вами, Лана, только потому, что вы спасли мне жизнь. И у нас были общие враги. Теперь их нет, так что нас с вами ничто не объединяет. Наоборот… Вы, как я знаю, имеете… тесные отношения с Алексеем Петровичем Карташовым, которому я бы тоже предпочла пустить пулю в лоб. Но… В общем, мне нужно, чтобы вы ему кое-что передали. И убедили его не соваться туда, куда не просят. Если, конечно, он хочет остаться в живых. И если вы хотите, чтобы он и все ваши родственники были живы. Речь идет об огромных деньгах.
Я в этом и не сомневалась. Из-за мелочовки Лешка навряд ли стал бы дергаться. Прошли те времена, когда курочка клевала по зернышку. Да и по Лешкиным понятиям прибыль меньше тысячи процентов – это не повод пошевелиться.
– Так вы собрали материал для своего репортажа века? – спросила я у Марины самым обыденным голосом. – У меня будет одна просьба: не упоминать в ваших статьях и книгах, или что вы там пишете, ни меня, ни членов моей семьи.
Марина сухо рассмеялась.
– Я такая же журналистка, как и вы, Лана. Журналисткой была моя умершая родственница Ольга, про которую я вам рассказывала.
Я посмотрела удивленно.
– Лана, ну неужели прошлый опыт не научил вас, что никому нельзя верить на слово? Или в России люди до сих пор остаются настолько наивными? Даже ведя такую жизнь, как вы? Вы увидели меня впервые и решили, что я расскажу вам всю правду? С какой стати? Мне нужно было вытянуть из вас все, что знаете вы, а для этого расположить к себе. Ну я и рассказала вам душещипательную историю на интересующую меня тему, чтобы вы тоже говорили не о своем афганском опыте, не о турфирме, а о новых лекарственных препаратах и о «проповедниках».
– Я ничего не знаю о новых лекарственных препаратах, – с мрачным видом ответила я. – Только догадываюсь, что церковь Святого Дона Жуана была прикрытием чего-то криминального. «Проповеднички», – я кивнула в сторону коридора, – совмещали приятное с полезным. Кстати, а что с Михаилом Ивановичем?
Марина Васильевна опять сухо рассмеялась и заметила, что этот идиот никому не нужен. Он в самом деле ничего не знал, уверенный, что и его компаньоны, как и он, только для полного удовлетворения совокупляются с одинокими женщинами.
Это было изначальной идеей. Рассказанное Мишей у меня в офисе – правда. Трое мужчин – Евгений Андреевич, Дима и Миша – задумали организовать эту самую церковь Святого Дона Жуана, потому что всегда активно кобелировали, одновременно являясь подкаблучниками. Мужики получали ни с чем не сравнимый кайф, в особенности когда жены рассказывали всем знакомым, что ее-то благоверный теперь остепенился, в церковь ходит, а не по бабам. Потом при помощи женщин «проповедники» стали расширять свой бизнес.
Муж самой Марины являлся главой небольшой фармацевтической компании в США. Марина по образованию химик, а не журналистка, она училась в Москве вместе с Колей – Николаем Вадимовичем, труп которого сейчас лежит на кухне. Коля всегда был проходимцем и «химичил» еще в институте, в советские времена создавая искусственные наркотические препараты, правда, ему все сходило с рук. Марина знала о его левом бизнесе, так как в институте они были любовниками, но потом разбежались, оставшись друзьями.
Уже в США, когда ей понадобился человек в России, Марина вспомнила про Колю и связалась с ним, объяснив, что требуется. Коля знал про церковь Святого Дона Жуана от Евгения Андреевича, своего дальнего родственника, в гости к которому зачастил, выступая в роли заезжего проповедника.
Евгений Андреевич с Колей слетали в США к Марине, обсудили детали. Потом Марина несколько раз приезжала в Россию, а «проповедники» ездили к ней.
– Но чем вы занимались?! – воскликнул Сашок, слушавший Марину Васильевну с открытым ртом.
– А твоя мама поняла чем? – Марина Васильевна внимательно посмотрела на меня.
– Испытывали на несчастных женщинах какие-то препараты, – сказала я.
– Вы абсолютно правы, Лана. В США и в любой высокоразвитой стране испытание новых лекарств представляет огромную проблему. В первую очередь нужно согласие больного, а его очень трудно получить – ну, если только врачи уже опустили руки, что бывает крайне редко. Более того, больному надо платить, и немалые деньги. Кто-то может согласиться из-за денег, ведь это такие суммы! – Марина закатила глаза. – Но все равно не исключено, что родственники больного вкатят фармацевтической компании огромный иск, если у человека найдут какие-то осложнения. В общем, это трудно. А в России…
Насколько было известно Марине, несколько американских фирм уже почти легально вышли на наш рынок. Нашим людям ничего не надо платить – они, наоборот, рады, что какие-то лекарства получают бесплатно. В большинстве случаев пациентам не объясняют, что на них проводятся эксперименты. Все, что требуется от иностранной фирмы, – это дать кое-кому на лапу.
Но в России остается немало честных людей. Врачи получают копейки, но не забывают, что давали клятву Гиппократа, и отказывают иностранным экспериментаторам. Почему-то Марине, когда она, как представительница своей компании, приезжала в Россию, попадались именно такие. Главврач одного питерского центра сказал: будь она мужчиной, он просто дал бы ей в морду и спустил с лестницы, с женщиной так поступить не может – и поэтому просто предлагает покинуть пределы вверенного ему медицинского учреждения и больше никогда не появляться. В другой клинике после ознакомления с предлагаемыми для экспериментов препаратами вызвали милицию. Марина с трудом откупилась. В третьей согласились использовать препараты только на умирающих, у которых, по мнению наших медиков, уже нет ни одного шанса на выздоровление, и они доживают последние дни. Но Марину и ее мужа такой вариант не устраивал. Им требовались больные не на последней стадии, а на гораздо более ранних.
Пока Марина с возмущением рассказывала о своих мытарствах, удивляясь, что наши медики, несмотря на нищенскую зарплату, отказываются от легких денег, во мне просыпалась гордость. За врачей, которые не продаются американским, немецким, французским и прочим экспериментаторам, которые на самом деле хотят помогать людям и возвращать им здоровье. Может, когда-нибудь и им будут платить достойную зарплату, на которую можно жить, а не существовать…
