Потом он повернулся ко мне и спросил, не заработает ли он заражение крови. Я ответила, что все зависит от содержимого аптечки.
Вернулся Сашка, вручил мне все, что нашел. Я вколола мужику обезболивающее с антисептиком и быстро обработала рану. Мужик стонал и морщился так, словно я ему ампутировала руку. Батюшка и второй паломник съели по таблетке отечественного анальгина, благоразумно прихваченного кем-то из них в Африку.
– Ну что, продолжим беседу? – спросила я. – Зачем прихватили испанку?
– Одинокая женщина… – промямлил батюшка. – Без мужчин…
– Зачем вы ее взяли?
– Понятно же: ради бабок. Мы ее уже хорошо обработали. Она уже была почти готова. А тут вы приперлись! Ее снова связать надо и отправить в подвал! Поделимся.
Заметив заинтересованный взгляд Верки, батюшка продолжал трепаться в том же духе, рассказывая о том, что им удалось выяснить о богатствах маркизы. Кирилл теперь обращался исключительно к Верке, вроде как забыв о моем и Сашкином существовании. Испанка по-русски не говорила, но поняла: речь идет о ней. И спросила меня, что обсуждается.
– Вы знаете, почему вас взяли в плен? – спросила я у нее на английском.
– Да. Они посчитали меня конкуренткой.
– В чем вы можете составить им конкуренцию?
– В бизнесе. Они решили, что я претендую на их рынок сбыта.
Я моргнула. Батюшка и паломники, как выяснилось, неплохо изъяснялись по-английски, и завопили на маркизу. Я пыталась вникнуть в суть спора, но так ничего и не поняла.
Внезапно в коридор вернулся Серега, держа в руке бутылку «Баллантайнз», из которой он то и дело отхлебывал.
– Лана, я вспомнил! – вдруг возопил он на весь коридор.
Спорившие стороны временно смолкли.
– Что ты вспомнил?
А Серега уже смотрел прямо на батюшку. Кириллу Серегин взгляд очень не нравился… Серега показал на него бутылкой.
– Он у нас бабки собирал! – объявил сибиряк.
Кириллу, по-моему, захотелось вжаться в пол и стать невидимым. Серега же продолжал рассказ. Хозяин дома уже давно изображает из себя священнослужителя (им, естественно, не являясь) и в Сибири посетил многие организации, собирая у них подаяние на строительство то храма, то монастыря. Насобирал столько, что искали его и органы, и люди с другой стороны закона, и настоящие служители церкви, но не нашли. Вон, оказывается, где он объявился, проходимец! Правда, взятием в заложники, насколько было известно Сереге, «отец» Кирилл в России не грешил.
– Новая страна – новая специализация, – невозмутимо заметил мой сынок.
«Батюшка» в гневе повернулся к нему.
– Вы только одну Марию прихватили? – уточнила я.
Кирилл перевел ненавидящий взгляд на меня. Я взвела автомат. Смотрела на него неотрывно, потом сняла автомат с предохранителя. Это действие вызвало поток мата. Я выстрелила. «Батюшка» завопил не менее истошно, чем вопил «паломник». Я повернулась к единственному уцелевшему.
– Ну? – спросила у него.
– Завод где спиртовой, знаете? – спросил тот.
«Батюшка» повернул к нему искаженное болью и ненавистью лицо и выматерил его так, что даже мои уши, привычные к разным выражениям, были готовы свернуться в трубочку. Но «паломник» не хотел, чтобы и его руку прострелили (слава богу, хоть один понял: я не шучу), и сообщил, что нам следует отправиться на спиртовой завод, и он даже готов был указать дорогу. Там мы найдем своих друзей.
– А зачем они вам все-таки понадобились? – уточнила я у него.
– Деньги, – пожал плечами он.
– Значит, это вы косите под ребелов?
– Ну, в общем, да.
– Неужели вы не понимаете? – заорал Кирилл. – Иначе тут жить нельзя! Здесь уважают только силу!
– Нам, то есть Кириллу, предложили, он не мог отказаться, – устало сказал непокалеченный «паломник». – Если мы хотим тут жить (а нам троим лучше не возвращаться в Россию), нужно жить так, как велят те, у кого есть власть. Поверьте: мы не получили бы бóльшую часть денег. Их пришлось бы отдать. Но здесь это – выгодный бизнес. Тем более что все можно свалить на ребелов, которые им тоже промышляют.
– Но почему вы держите наших друзей на заводе, а испанку – здесь? – встрял мой сынок.
«Паломник» кисло улыбнулся.
– Она же женщина, мальчик! Мужики-то нам здесь зачем?
Я бросила беглый взгляд на испанку. Красавицей ее нельзя было назвать даже с натяжкой. Плюс возраст. Да, богата. Именно поэтому мы с Веркой нацелили на нее Костю. Но неужели эти трое наших мужиков не могли найти себе в Африке женщин? Тем более если тут сейчас такая страсть – рожать от белых? Но предположим, эти трое не выносят черных. Допускаю. Вполне может быть. Неужели не могли выбрать себе кого-то из молодых белых югославок? И ведь мы слышали и о так называемом «белом шоу» с нашими, то есть украинскими, девчонками, организованном специально для чернокожих мужчин. Неужели нельзя было выбрать девочку оттуда? Для себя, белого? Да хотя бы привести сюда девочку из России!
– Вас насиловали? – спросила я у испанки.
– Нет, только били, – удивилась она.
– Попыток не делали?
– Изнасилования? Нет.
– А про какой рынок сбыта вы говорили? – спросила я у нее.
В этот момент «батюшка» взвыл, подобно раненому слону, оповещающему о своем ранении весь лес:
– Займись моей раной! Я истекаю кровью! Сделай что-нибудь!
Во мне заговорил медик, и следующие несколько минут я обрабатывала рану. Но завершить работу я не успела: в дверь, ведущую в дом, забарабанили, и за нею послышались возбужденные мужские голоса. Говорили на русском.
– Открывайте, или сейчас взломаю тут все к чертовой бабушке! – раздался голос Вовчика.
Верка бросилась впускать наших ребят.
Оказалось, что чернокожие часовые, не стоявшие под дверью, а сидевшие в кустах, пропустили трех хозяев дома. Видимо, те поставили машину где-то в другом месте и часть дороги шли пешком. Может, прогуляться хотели перед сном. Испугавшись, чернокожие понеслись в гостиницу за нашими. И вот наконец прибыли с подмогой.
– Так, – только и сказал «двустворчатый шкаф» Вовчик, глядя на простреленные руки мужчин.
– А нашего Романа вы в самолете прикончили? – Детектив Коля посмотрел на единственного нераненого «паломника».
Тот судорожно замотал головой.
– А откуда ты вообще знаешь, что кого-то прикончили?
– Ну так живем мы здесь! Новости-то тут распространяются, как в русской деревне, – ответил «паломник».
– Наши на их заводе, – прервала я беседу, пока она не превратилась в рукоприкладство. – Этот обещал показать дорогу.
