Петр Ильич Клавдию прекрасно помнил («Такую женщину невозможно забыть!»), удивился нашему знакомству, но заявил, что будет рад видеть нас обеих в своем кабинете в такой-то день и такой-то час.
Мы прибыли в строгих деловых костюмах, Петр Ильич склонился над нашими ручками, потом они с Клавдией Степановной поцеловались трижды. При взгляде на них я решила, что у этих мужчины и женщины когда-то в прошлом была любовь. И так на самом деле и оказалось.
Петр Ильич выглядел на десять лет моложе, чем был на самом деле, явно захаживал в спортзал или бассейн (или и туда, и туда), выезжал на курорты, чтобы поддерживать здоровый загорелый цвет лица, и, вероятно, уже прекратил злоупотреблять спиртным и вкусной пищей (если вообще когда-то злоупотреблял). В общем, он выглядел здоровым человеком, что у русских мужчин, приближающихся к шестидесятилетнему юбилею, бывает не очень часто.
Несколько минут Петр Ильич с Клавдией Степановной вспоминали институт и общих знакомых. Кто-то уже покинул этот мир, кто-то спился, кто-то сидит с внуками. Так, как Петр Ильич, не взлетел никто.
– Дочку-то замуж выдала? – спросил Петр Ильич у бывшей сокурсницы. Как я заметила, подобные вопросы у русских возникают всегда – или почти всегда.
Клавдия Степановна махнула рукой и сообщила, что дочка никак не может выбрать между банкиром и нефтяником. Живет с банкиром, встречается с нефтяником, один день состояла в браке с аукционистом, потом тот отправился в психушку, а бедная девочка все так и остается неустроенной.
Я подозревала, что очень многие русские девочки хотели бы быть такими «бедными» и «неустроенными», как дочь Клавдии Степановны, но промолчала. Петр Ильич тем временем сообщил матери, беспокоящейся о судьбе дочери, что у него на примете есть один очень перспективный молодой человек, с которым можно было бы познакомить «бедную девочку».
Перспективный молодой человек как раз должен был выполнять всю подготовительную работу к приему коллекции, служить ногами Петра Ильича.
– Клава, ты помнишь Витьку Прохорова? Это его сын.
Мне пояснили, что упомянутый всуе Витька Прохоров еще в советские времена показал себя человеком очень оборотистым. В институте он занялся фарцовкой, потом продолжил это дело на базе НИИ, в который они отправились по распределению вместе с Петром Ильичом. Но Петр Ильич сразу же стал освобожденным комсомольским работником, а Прохоров быстро попросился в лабораторию, которую держали для сельскохозяйственных работ.
Мне, как англичанке, было очень трудно понять советскую специфику организации инженерного труда. Я знаю, что масса выходцев из России (вернее, Советского Союза) с высшим техническим образованием востребована во многих странах мира, где они сделали блестящую карьеру в университетах и институтах разной направленности. Но я, например, не знала, что в НИИ могла быть целая лаборатория, сотрудники которой постоянно выезжали на колхозные поля, овощебазы, пляжи Ленинградской области (они убирали их после окончания сезона), уборку каких-то объектов и прочие работы, не имеющие никакого отношения к тому, что во всем мире понимается под работой инженера. Но в институт постоянно поступали соответствующие разнарядки – и руководство было обязано выделять людей. И безработицы не было.
Витька Прохоров вскоре эту лабораторию возглавил, и эта должность помогала ему зарабатывать деньги. Ему не требовалось сидеть в НИИ от звонка до звонка, как другим сотрудникам, потому что он или занимался подготовкой к выполнению различных работ на местах, или участвовал в этих самых работах, иногда отлучаясь по своим собственным делам. Подчиненные его всегда прикрывали, потому что он не только сам хорошо жил, но и давал жить другим. Более того, в этой лаборатории собрались все те, кто никогда не думал быть инженером, а просто отправился в институт ради корочки и спасения от армии.
По словам Петра Ильича, Прохоров-младший унаследовал все лучшие папины черты, которые, несомненно, уже помогают ему в жизни и обязательно помогут в дальнейшем. В новые времена Игорюша посчитал, что для него будет лучше податься в чиновники, что и сделал. Специально для меня Петр Ильич заметил, что все его знакомые, оставшиеся на плаву, предпочитают брать себе в помощники людей, впитавших с молоком матери соответствующие полезные навыки. Например, в торговых организациях до сих пор очень помогает опыт общения с ОБХСС, полученный в советские времена. Если ребенок рос в семье, где каждый день говорили про угрозу конфискации, ему смело можно поручать общение с налоговыми органами.
Вскоре Игорь Прохоров был представлен нам с Клавдией Степановной. Он оказался довольно симпатичным молодым человеком лет двадцати пяти (то есть мой ровесник), правда, с излишним жирком на боках. Вероятно, он был склонен к полноте, и никакая физическая активность не могла избавить его от этой предрасположенности. К карим глазам и каштановым волосам добавлялись по-детски пухлые щечки, что располагало к нему. Я напомнила себе, что надо держать ухо востро. Я в России.
Мы с Прохоровым покинули кабинет Петра Ильича, в котором оставалась Клавдия Степановна, и отправились обговаривать технические аспекты передачи коллекции. Надо сказать, что Игорь был хорошо подготовлен – и к данному делу, и к организационной работе вообще. У меня появилась надежда, что все пройдет нормально и дядина коллекция окажется в Эрмитаже.
– Простите, мисс Тейлор, можно вопрос? – посмотрел на меня Прохоров в самом конце нашей беседы.
Я кивнула.
– Чем в России собирается заниматься Борис Сигизмундович? Мне просто интересно.
Насколько мне было известно, Доброчинский до сих пор владел пакетами акций нескольких предприятий и получал с них доход. Я не исключала, что он попытается как-то участвовать в деятельности этих предприятий, но это были мои личные предположения. Точно я не знала и сказала Прохорову, что спрошу об этом у Бориса Сигизмундовича при личной встрече.
– А революцию он не собирается делать? – с самым серьезным видом спросил меня Игорь.
– Что?! – воскликнула я. – Какую революцию?
– Ну уж точно не оранжевую и не революцию роз. На российской почве они не пройдут. Понимаете, у нас тут пошли слухи… Раз Доброчинский собрался в Россию… Раз ему зачем-то нужно здесь появиться лично, жди пакости. Значит, будет или какой-то переворот, или перестройка…
– Подождите-подождите! – перебила я молодого человека. – Перестройку не он делал, по-моему, даже в ней не участвовал.
Прохоров хмыкнул.
– Как не участвовал? А акции-то он когда хапнул? А приватизировал государственные предприятия?
– Но сейчас другие времена, – заметила я.
– Вы знаете, что у нас в обозримом будущем из тюрем и колоний должны выпустить большое количество людей, севших как раз в девяностые годы? Они отправлялись за решетку по вполне определенным статьям. Вы, думаю, в курсе, каким, раз столько лет занимаетесь Россией, даже хотя в те годы мы с вами только получали образование, – Прохоров легко улыбнулся. – Вы считаете, что эти люди не захотят поучаствовать в переделе пирога?
