– Дома я сделаю так, чтобы он полз в кузницу через весь
двор. Славная будет потеха моим молодцам!
Но Нидуд конунг покачал головой.
– Ты ведь не таскаешь свой меч по камням, хотя он мог
бы неплохо при этом звенеть! Уморишь его без толку, а ведь второго такого тебе
нигде не сыскать. Смотри, не раздумал бы я его тебе дарить!
Такие слова заставили Рандвера призадуматься. Он сказал:
– Ты прав. Я послушаю тебя, конунг, потому что ты мудр.
– Не называй меня мудрым, – отозвался Нидуд,
смягчаясь. – Просто я хороший хозяин и тебя хотел бы видеть таким же. А у
хорошего хозяина не только скотина ест досыта, но и рабы. Особенно те, которые
этого стоят!
Они разговаривали в проёме двери, повернувшись к Волюнду
спинами. Двоим вооружённым воинам – опасаться его, закованного, неспособного
даже ходить?!
Рандвер переступил с ноги на ногу, поудобнее прислоняясь к
шершавым камням. Он сказал:
– Я всё хотел спросить тебя, Нидуд, – куда бы это
могла плыть на лодочке наша Бёдвильд, когда твои сыновья поймали её нынче
утром?
Когда за их спинами внезапно прекратился звон молоточка,
Нидуд даже не сразу повернул голову – лишь слегка удивился тому, как быстро
управился с работой кузнец. Но потом всё-таки оглянулся – и застыл!
Недоделанное кольцо лежало на наковальне. А Волюнд смотрел,
не мигая, на обоих конунгов, и глаза его были похожи на синее пламя, вьющееся
меж раскалённых углей. Он стряхнул с себя кандалы. Сунул руку в подстилку из
прелого мха и рванул наружу длинный, сизого блеска меч. Клинок зацепил
наковальню, брызнули искры, и каменная крошка усеяла затоптанный пол. И Волюнд
встал, опираясь на свой меч, как на костыль!
Нидуд и Рандвер невольно попятились перед ним. И лишь там,
под открытым небом, на площадке скалы, похожей на подставленную ладонь, они
поняли, что им не померещилось. Волюнд вышел наружу следом за ними. Ему
пришлось пригнуться в дверях. И когда он выпрямился, то оказалось, что он на
голову превосходил их обоих!..
Он сказал:
– Надоело мне работать на тебя, Нидуд. Теперь я хочу
сразиться с тобой!
Старый Нидудов жеребец, серый, с круглыми яблоками на сытых
боках, ласково обнюхивал Бёдвильд, сидевшую возле копыт. Конь хорошо помнил,
как много зим назад Нидуд сажал в седло маленькую дочь, чтобы порадовать её
поездкой вокруг двора. Конь любил Бёдвильд, всегда находившую время почесать
ему в гриве и угостить вкусной горбушкой. Вот он и старался утешить её, как
умел.
Потом со двора донеслись голоса и звуки шагов, и Бёдвильд
настороженно прислушалась.
– Я не разрешаю тебе! – властно произносила
владычица Трюд. – Не смей кормить эту дочь рабыни, возомнившую о себе
невесть что!.. Слышишь ты меня, Хильдинг?
– Слышу, – спокойно отвечал Хильдинг ярл. –
Слышу и вот что скажу тебе, Трюд. Не конунг ты, чтобы мне приказывать… Хедин,
отопри!
Бёдвильд услышала, как хозяйка двора не выговорила –
прошипела:
– Верно, Хильдинг, не конунг я и даже не воин, чтобы
одолеть тебя силой… Но скоро вернётся мой муж, и ты не думай, будто я промолчу!
Хильдинг ответил:
– Это уж, Трюд, дело твоё.
Скрипнув, растворились перед ним двери конюшни, и он вошёл.
У него была в руках деревянная мисочка и ещё ложка. Подойдя к Бёдвильд, он
грозно уставился на неё и спросил:
– Где твои носки?
Бёдвильд не ответила. Хильдинг поставил мисочку на пол,
наклонился и крепкими руками взял Бёдвильд поперёк тела. Силы ему пока ещё было
не занимать. Он поднял Бёдвильд, оторвав её от пола, и хорошенько встряхнул. По
полу покатился серый клубок.
– Так! – проворчал Хильдинг и наклонился
поднять. – На твоем месте я бы тоже распустил свои носки и сделал веревку.
Вот только вешаться я бы не стал! Я придушил бы Хедина, который тебя сторожит,
а сам удрал бы и оставил старого Хильдинга в дураках!
Рандвер сказал:
– Мы недооценили его, конунг…
Они смотрели на меч, который Волюнд двумя руками держал
перед собой. Он сделал этот меч из двух, отнятых когда-то у конунговых сыновей.
Нидуд сказал:
– Дерзкого раба надо связать, не то он сделается
опасен. Я побуду здесь, ты же сходи к лодке. Там должна быть хорошая верёвка.
Рандвер ушёл, оглядываясь. Волюнд проводил его глазами и
сказал:
– А ведь ты, Нидуд, боишься меня.
Конунг ответил:
– Нет при мне плетки, не то я иначе поговорил бы с
тобой. Ты, калека, не противник для меня и к тому же мой раб!..
Волюнд только усмехнулся. И повторил:
– Ты боишься меня, Нидуд. Ты трус.
Нидуд побагровел от ярости, и капли пота выступили у него на
лбу. Он прыгнул вперёд, занося меч для удара, и эхом раскатился в утёсах его
боевой крик. Рандвер, спускавшийся по тропинке, услышал и задумался, не
следовало ли вернуться…
Белой тучей заклубились над островом сотни потревоженных
птиц! Стремительно портилась погода. Всё бешеней делался ветер, гнавший к
берегу табуны клокочущих волн. И клочья седого тумана цеплялись краями за
вершины горного кряжа, стоявшего на берегу, словно великанской работы ограда
вокруг конунгова двора…
А сам Нидуд уже понимал, что снова недооценил кузнеца. Не
человек противостоял ему, а каменная скала! Волюнд молча шёл вперед, хромая на
изувеченных ногах, готовых вот-вот ему изменить. И гнал Нидуда страшными
ударами, заставляя его отступать – сперва на шаг, потом ещё и ещё… Потом Волюнд
вдруг заговорил. Он сказал:
– Может, ты и любишь кого-нибудь, Нидуд конунг. Но для
всех, кто живет по другую сторону твоего забора, не человек ты, а ржавый
железный топор. Не был я таким никогда и не стану, да и тебя, видно, уже не
перекуёшь. А нет у тебя власти надо мной и не будет, пока я дышу…
Кружившиеся чайки видели, как Волюнд загнал повелителя
ньяров в хижину, сложенную из замшелых камней. И как через некоторое время он
вновь вышел наружу – один…
Неверными движениями он засунул за пояс свой меч и почти с
удивлением огляделся вокруг… По безрукавке текла алая кровь: победа над Нидудом
дорого ему обошлась. Хватаясь за камни, побрел он к тайнику, к спрятанным
крыльям.
Но не дошёл…
Сильный удар бросил его на колени, и жестокая боль пронизала
правое плечо. Он обернулся и увидел Рандвера, стоявшего в десятке шагов.
– Метко ты бросаешь нож, – сказал Волюнд. –
Но бросаешь в спину. Ты трус.
Он размахнулся и бросил в Рандвера свой меч. Бросил левой
рукой, потому что правая перестала повиноваться ему. Рандвер легко увернулся.
Он сказал:
