Эрлинг сказал так:
– Я просил Вана-Ньёрда спасти ваш корабль и пообещал
ему пленника.
Эйнар чуть поднял кудрявую голову. Только и видно было, как
сильней сжались его челюсти да скривились сомкнутые губы. Тот, с перебитой
рукой, подал голос:
– Возьми и меня, Приёмыш. Мы с ним друзья.
Эйнар обернулся и подмигнул ему, оскалив в улыбке ровные
зубы.
Эрлинг вытянул руку:
– Ступай в море.
Эйнар промедлил как раз столько, сколько требовалось, чтобы
не показаться покорным… Трусом, он знал, его не назовут и без этого. Потом
шагнул вперёд и легко, по-кошачьи, вскочил на борт. И встал, балансируя, на
самом ребре доски.
– Будь здоров, Приёмыш, – проговорил он спокойно,
положив руки на узкие бёдра. – Нынче твоя взяла, но ты ведь сам знаешь,
что всё может и перемениться. А я хоть посмотрю, каков с виду морской Бог Ньёрд
и вправду ли так велик его корабельный двор Ноатун, как об этом болтают. До
встречи, Бёдвар, друг!
Связанный Бёдвар рванулся встать – его ударили черенком
копья, повалили на палубу.
Эйнар шагнул в море. Стылая вода приняла его, но вскоре он
вынырнул. Погрозил кулаком и быстро поплыл прочь от корабля…
Кто-то из стоявших подле Эрлинга взялся за лук и стал
прилаживать к жилке стрелу.
– Пусть его, – подняв руку, сказал
Виглафссон. – Теперь им распоряжается Ньёрд…
Рагнар перетягивал Бьёрну окровавленную руку, когда внизу,
под ними, что-то тупо стукнуло в днище. Потом опять.
– Мертвец, – сказал Бьёрн.
Но тут снизу послышалось царапанье, и оба вскочили,
перегнулись через борт.
По дубовой обшивке, сдирая ногти, сползала страшная синяя
рука. Скрюченные пальцы шевелились, пытались зацепиться… и не могли.
Рагнар отшатнулся, но в следующий миг ему почудилось нечто
знакомое. Не родимое ли пятно на запястье? Так и не вспомнив, где видел его, он
всё-таки свесился вниз и схватил уже ускользавшую руку, и та, вздрогнув,
вцепилась в него смертным пожатием.
Рагнар храбро сражался с людьми – но не с выходцами из
могил. Он мгновенно взмок от ужаса и завопил не своим голосом:
– Бьёрн!
Бьёрн обхватил его поперек тела, не пожалев раненого плеча…
и в глубине проступило запрокинутое лицо Этельстана. Глаза англа были закрыты,
из ушей и ноздрей тёмными струями плыла кровь. Подоспевшие на помощь рванули
его вверх. Голова приподнялась над водой, но и только: что-то держало его там,
внизу, точно камень, привязанный к ногам. Двое отчаянных выпрыгнули за борт…
Пальцы в волосах Рунольва не разомкнулись даже на палубе,
когда обоих уложили и стали откачивать…
18
Три дня и три ночи бушевал шторм… Но потом занялось ясное,
чисто умытое утро, и обледеневшие скалы засверкали на солнце.
В это утро к воротам Сэхейма верхом на лошади прискакал
Сигурд Олавссон.
– Возвращаются! – крикнул он выбежавшим
навстречу. – Наш идет впереди!
И первым звуком, ответившим ему со двора, был женский плач.
Плакала красавица Гуннхильд, все три дня просидевшая с сухими глазами и молча.
Теперь она обнимала подбежавшую Звениславку, и ноги у неё подгибались.
Люди Морского Дома, всё это время державшие оружие под
руками, высыпали на берег… Хотя корабли были, конечно, ещё далеко. Эрлинг
возвращался. Он победил в бою, из которого его ждали почти без надежды. Эрлинг
вождь…
Потом подъехал Видга. Сын хёвдинга не мог покинуть
сторожевых скал прежде, чем корабли войдут в фиорд. Наверное, он видел их
совсем близко. И даже разглядел на палубе нечто, укрытое кожаным пологом от
ветра и брызг.
Видга спрыгнул с коня и отдал поводья рабу.
– Эрлинг отбил отца, – сказал он негромко. И тоже
пошёл на берег, обходя столпившихся людей. Скегги хотел было подойти к нему, но
не посмел.
И вот наконец из-за поворота фиорда выдвинулись корабли…
Совсем как тогда – один за другим. Но только теперь чёрный корабль шёл впереди.
И оба двигались медленно. Словно бы устало. На каждом трудилась едва половина
обычного числа гребцов…
И Эрлинг Виглафссон действительно махал рукой, стоя на носу.
Видга жадно следил за тем, как два драккара входили в ограду
и подтягивались к берегу, бросая якоря. Их не будут вытаскивать: завтра же, как
рассветет, воины пойдут грабить Торсхов!
Вот наконец причалили, и с берега понесли сходни – Видга
держал их за один конец… И едва сходни легли, он в два прыжка взлетел по ним на
борт.
Может быть, Эрлинг что-то сказал ему, но он не услышал.
Видга не слышал голосов людей, сходивших с корабля и рассказывавших о бое. Не
слышал горя женщин над телами восьмерых павших.
Халльгрим хёвдинг лежал на палубе своего корабля… На
разостланном кожаном плаще, закутанный в тёплый мех. Тот не викинг, кто не
умеет обогреть раненого и позаботиться о его ранах. И начертать на палочке
руны, унимающие муку. И даже если вокруг море и палуба корабля уходит из-под
ног…
Для Видги во всём мире существовало только лицо отца.
Бескровное, с закрытыми глазами. Покрытое щетиной, как ржавчиной, облепившей
железное остриё…
Видга сел на палубу и провёл ладонью по его щеке. Осторожно,
чтобы не потревожить. Только четыре дня назад он, смеясь, садился в седло –
ехать к Рунольву. Четыре дня назад!
– Подбери нюни, недоносок! – долетело через борт.
Видга вскинул глаза – и рука сама собой метнулась к ножу! Ибо на пёстром
корабле только что подняли на ноги Рунольва. И отвязывали от мачты, чтобы вести
на берег.
– Теперь-то меня может убить даже такой никчемный, как
ты, – подметив движение Видги, сказал Рунольв. – Однако тот бой мог
бы кончиться по-другому!
У Видги побелели скулы, но он ответил тихо:
– Тогда у него остался бы сын.
Рунольв издевательски засмеялся… Его толкнули в спину, и он
шагнул по палубе к сходням. Но всё-таки обернулся, чтобы насмешливо бросить
через плечо:
– Ты не его сын, и потому-то он не спешит ввести тебя в
род.
Рунольв спускался по сходням с высоко поднятой головой,
навсегда покидая свой корабль.
Он совсем не выглядел измученным или ослабевшим. Он не был
ранен в бою. Да и на обратном пути ни холодом, ни голодом его не морили. Люди
Эрлинга с радостью учинили бы над ним ещё что-нибудь похуже того, что сам он
сделал с Халльгримом Виглафссоном. Но Эрлинг расправу запретил. И Рунольв
понимал, почему.
Он знал, что жизни ему не оставят. И полагал, что прощание с
ней окажется долгим и трудным… Он с усмешкой оглядел Сэхейм, когда-то
принадлежавший ему. Весь – вместе с хозяйкой! Потом мельком – стоявших во дворе
людей. Когда будут раскраивать спину, он не позабавит их криком. Он, Рунольв
хёвдинг сын Рауда, по прозвищу Скальд! А над головой горело синее небо, и
где-нибудь там – скоро он узнает, где именно, – поднимется перед ним
Вальгринд, кованая входная решётка обители Отца Богов!
