Голоса впереди захлебнулись и разом умолкли.
Вёсла ударили ещё несколько раз, и стал виден широкий в
обводах корабль – на носу и на корме, по обе стороны открытого трюма,
возвышались надстройки. На палубе суетились люди: появление викингов застало их
врасплох. Хельги обежал их взглядом, прикидывая, упорным ли будет сражение…
Намётанный глаз сразу выделил двоих богато одетых мужчин – по виду торговцев –
и охрану при них. Щиты на руках, круглые шлемы, длинные, доброй работы мечи…
Эти не сдаются легко, и голыми руками их не возьмёшь. Но не так-то их много.
Служители Бога сгрудились в отдельную кучку. Длинные балахоны, сандалии на
озябших ногах. Эти оружия не носят, и их можно не считать за бойцов.
Невелика слава от такого боя, когда половина соперников
безоружна… Хельги приложил ладони ко рту:
– Эй, на корабле! Защищайте себя или сдавайтесь, я
оставлю жизнь всем!
Сдадутся, и он отпустит их за выкуп. Вместе с кораблём: на
что ему этот пузатый?
Он увидел, как те двое, снаряжённые богаче других, подошли к
высокому, сухопарому монаху… У кого испросить совета, если не у жреца? Хельги
не слышал, о чём они говорили, однако ему показалось, что драться им не очень-то
хотелось. Но монах только покачал головой. Положил руку одному из них на плечо,
указал пальцем в небо и произнёс несколько слов… Потом дал поцеловать висевший
на груди крест. Воины отошли от него тяжёлой поступью людей, предвидящих скорую
встречу с судьбой. Тот, что выглядел постарше, подошёл к борту, вынул меч из
ножен и поднял его над головой. Это был ответ.
Ну что же – добро! Хельги вытащил секиру. На широком лезвии
сразу появились первые капли – пока это были просто капли дождя.
Монахи спустились в трюм и там затихли. Вёсла драккара
вспенили воду – боевой корабль разворачивался, вставая с чужим борт к борту.
Хельги стоял на носу, не прячась от лучников, без щита. Не
впрок ему пошли все наставления брата! Другое дело, что лучники почему-то
попасть в него не могли…
– Убрать вёсла! – прокричал Бьёрн. Довернул руль,
и драккар ударил чужого тяжёлой дубовой скулой. Трущееся дерево пронзительно
завизжало… Хельги вскочил на борт и первым бросился вперёд – прямо на вражеские
мечи. Его топор взвился над головами, ища себе жертву.
Впились цепкие крючья, натянулись моржовые канаты, и викинги
друг за другом посыпались на вражескую палубу… Дошла очередь до Бьёрна.
– Тор да поможет! – закричал он вместе со всеми и
перескочил через борт. И скрестил меч с бородатым, плечистым противником.
Монахи в трюме запели опять, но нестройно. Великое мужество
нужно для песен о небесном блаженстве, когда вокруг льётся кровь и мешковина
ряс вот-вот уступит мечам. Голос не дрожал только у главного жреца:
– С нами Бог!
Хельги услышал это, понял и усмехнулся, подумав, что его
боги охотнее помогали всё-таки тем, кто умел владеть оружием. Бой длился
недолго: очень скоро драться стало попросту не с кем…
Хельги вытер топор и сказал:
– Они колебались перед боем, но, когда дошло до дела, не
струсили.
Их предводитель лежал на палубе у его ног. Он ещё силился
дотянуться до выбитого у него меча, но сломанная рука не повиновалась.
– Я смотрю, Белый Бог не очень-то склонен даровать
победы, когда его люди не многи числом, – проговорил Хельги задумчиво. –
А что у нас?
Погибшие постарались не даром продать свою жизнь. Потерь,
правда, не было, но раненые нашлись.
– Пусть их перевяжут, – сказал Хельги. – И
всех этих, которые ещё могут жить. Потом решим, что с ними делать. А теперь
надо посмотреть, что нам досталось!
Монахов подняли из трюма, подгоняя пинками. Викинги
заглянули в опустевший трюм: там почти ничего не было, кроме скудных пожитков
братии да кучи какого-то тряпья.
– Небогата наша добыча, – разочарованно протянул
Бьёрн. – Вот разве что продать их всех вместе с кораблём?
Хельги с любопытством разглядывал главного монаха –
высокого, худого, того самого, что насоветовал воинам сражаться. Он один не был
отмечен страхом – тёмные глаза яростно горели из-под низких бровей.
– Кровожадный языческий пёс! – немилосердно
коверкая северную речь, обратился он к Хельги. – За то, что ты сделал, ты
пойдёшь в огонь! В огонь!
– Это ты верно подметил, – сказал ему
Хельги. – Когда я погибну, меня понесут на костёр. А все эти люди были бы живы,
если бы ты не послал их на смерть, потому что они не могли нас победить. Кто ты
и куда ехал?
Хельги был страшен в заляпанной кровью броне, в шлеме с
коваными полукружьями для глаз и нащёчниками, застёгнутыми под подбородком… Но
монах его не боялся.
– Я Ульфберт из Бремена, и я нёс в эти земли
божественное слово. Ты глух к нему, язычник, ты не ведаешь, что творишь. Ты не
желаешь раскаяться, и тебя ждёт ад!
Сын Ворона передёрнул плечами. Раскаиваться ему было не в
чем.
– Ну вот что, – сказал он святому отцу. –
Мало верится мне, чтобы вы путешествовали с одним мешком сушёной рыбы. И я не
видел, чтобы вы кидали что-нибудь за борт! Не хочется мне что-то ломать ни
тебя, ни корабль. Где ваше добро?
Ульфберт посмотрел на него так, как сам Хельги мог бы
посмотреть и на Рунольва.
– Всё наше находится у тебя в руках!
Хельги снял с головы шлем и задумался о том, что следовало
предпринять сначала: обшарить судно как следует или приставить монаху к горлу
секиру. Нет, не этому, этот не заговорит. Какому-нибудь другому…
Однако тут из трюма донёсся хриплый, простуженный голос.
– Не верь ему, хёвдинг… он обманывает тебя.
Все обернулись на голос: в трюме стоял босой человек в
лохмотьях, с толстой цепью на обеих ногах. Его правая рука была изувечена и,
похоже, разгибалась с трудом.
– Не верь, – повторил он, увидев, что его
заметили. Он не мог выбраться сам, и Хельги велел двоим воинам вытащить калеку
из трюма. Громыхнув цепью, тот встал на мокрые доски. Он сказал Ульфберту:
– У тебя, надевшего женскую одежду, и язык стал как у
женщины, изменяющей мужу. Вели раздеть их, хёвдинг, и ты найдёшь, что искал.
Ульфберт оскалил зубы, стремительно шагнул к нему, сжимая
костлявые кулаки. Хельги толкнул его в грудь, отбросил на место. Он сказал:
– Совет неплохой. Надо попробовать…
Викинги, посмеиваясь, подступили к монахам. Живо полетела на
палубу бесформенная мешковина: иные разделись сами, с другими справились силой.
И у многих увидели раздутые нательные пояса, которые так удобно прятать под
одеждой…
Человек с цепью на ногах молча смотрел на монахов. Он был
болен, на обтянутых скулах горели красные пятна. Но стоял он прямо, сложив руки
на груди. Капли дождя сбегали по кудрявым тёмным волосам, по лицу.
