Книга Лебединая дорога, страница 75. Автор книги Мария Семенова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лебединая дорога»

Cтраница 75

– Не возьмёт тебя щучка, я её кошке отдам! Не видать тебя ястребу, я на него орла с орлятами напущу. Не дам тебя в обиду, в чужой дом, в немилый, в неласковый…

Чурила шагнул вперёд, положил на стол полотняную сумку. Ратибор с Радогостем развязали тесёмки:

– Это, хозяюшка, твоим кошкам с котятами, чтобы нашу щучку не съели.

На стол лег большой ноздреватый сыр.

– А это орлу с орлятами, чтобы нашего ястреба не когтили.

Из сумки появился румяный пирог.

– И впрямь белку выследили, – развел руками Малк Военежич. – Да только как отдать? Неумыта она у меня, лицом черна, волосом непричёсана. Не можно!

Чурила кашлянул, впервые подавая голос.

– А я её свежей водой добела отмою… а в косу цветы да травы вплету.

Малк только головой покачал:

– Платьишко на ней драное, на шее бусы рассыпались, на ножках лапти разваливаются…

– А я ей платье сошью из водяного листа, лапти из камыша сплету лучше старых…

– …ручки у неё кривенькие, ножки хроменькие, а спинка горбатая!

Чурила улыбнулся:

– А я её на руки подниму, на коня посажу, а по речке в лодочке повезу.

Малк в который раз провёл рукой по усам, крякнул, прихлопнул ладонью по столу:

– Ну что с тобой делать! Забирай, если у матери отнимешь.

Князь подошёл к Желане Гораздовне, согнулся в поклоне чуть не до полу.

– Пожалей доброго молодца, боярыня, – взмолился за него Ратибор. – Гляди-ка, совсем, бедный, по твоей дочке иссох, одни кости торчат.

Он, как мог, втянул щеки, подобрал пухлое чрево, понурился. Радогость скромно потупил хитрющее око, подпевая:

– Смотри, мать, помрёт ещё с тоски.

Молодой князь продолжал стоять согнувшись, и Желана взяла его за ухо:

– Обидишь мою Звениславушку… я же тебя, бесстыжего…

Она больно дёрнула ухо, и Чурила запросил пощады:

– Пусти, боярыня, оторвёшь… Идёт за меня дочка твоя за безобразного, а вот за безухого…

Малк Военежич поднялся со скамьи:

– Ну, коли так, гости честные, садитесь за стол.

Молодые бояре подошли к Звениславке – вести к жениху, но едва она привстала, как восемь цепких рук ухватили её с обеих сторон, усадили обратно.

– Выкуп! – пронзительно запищали четыре голоса разом. – Выкуп! Выкуп!

– Это за что же ещё выкуп? – спросил Радогость грозно, но никто не испугался.

– А за прокорм, – важно ответствовала младшая, ещё бегавшая, как пристало детям, в одной рубашонке. – Мы её семнадцать лет кормили, семнадцать лет поили, семнадцать лет одевали!

– Она все полы в избе протоптала, лавки дубовые просидела! – подхватили сестрёнки. – Новые надо!

Делать нечего – пришлось боярам браться за пояса, развязывать кожаные карманы, дарить кому пряник, кому костяной гребешок, кому зелёную бусину. Но вот наконец и сестры отпустили невесту, и Ратибор с Радогостем повели её под руки, усадили рядом с Чурилой.

Желана Гораздовна подала мужу нож. Боярин примерился и ровно разрезал сыр на две половины.

4

Доброе лето всё жарче разгоралось над древней землёй.

Из голубой вышины улыбался людям дед Даждьбог, ласкал теплом засеянные поля. Вихрастые молодые ветры поднимали пыль на дорогах, зазывали в гости дождь. И дождь приходил: выкатывались из-за леса всклокоченные облака, и грозный Перун мчался в небе на вороном жеребце, меча в кого-то громовые стрелы… Но Кременца заоблачный гнев пока не касался: видно, больших грехов никто не творил. И уходила, никого не обидев, ворчунья-гроза. И вновь смеялось чисто умытое небо, и мокрая земля млела и нежилась в тепле, и зеленела повеселевшая листва, и над медовыми чашами цветов хлопотали гудящие рои пчёл…

Червень, месяц русальский, близился к концу. Скоро должна была наступить самая короткая ночь в году, ночь, когда солнце спустится с неба искупаться в реке, а наутро справит свадьбу с красной девицей – Заряницей. Готовились к свадьбам и на земле, потому что издавна крепки и счастливы были свадьбы и побратимства, заключённые в купальскую ночь.

Курились по дворам жаркие бани, перетряхивались сундуки, ворочалось в квашнях пыхтящее тесто. По вечерам было слышно, как налаживались к празднику говорливые гусли, как молодые голоса смеялись над только что изготовленной личиной-скуратой, кожаной или берестяной, усатой, рогатой, клыкастой…

А возле двуглавого дуба собирались столетние деды, называли звонкие девичьи имена, выбирая – которая поведёт на поляне священную пляску.

В долгожданную ночь солнце особенно медлило уходить с небосклона, долго не гасило на закате прощальных лучей. Но вот наконец поднялась с востока синяя мгла. И брат солнца, Огонь Сварожич, вспыхнул десятками факелов, с которыми потёк на холм, к дубу, перекликавшийся народ.

Две вершины священного древа грозно уходили в вышину, прямо к нарождавшимся звёздам. Горели в восьми глубоких ямах неугасимые огни. Один за другим выходили из-за дуба, из непроглядных теней, старые старики волхвы, а за ними князья: оба кременецких и круглицкий, Радим. В эту ночь между ними не было распри. Старая вражда уснула до рассвета, как меч, убранный в ножны. Три князя стояли рядом, глядя на притихший люд.

Древний дед – всего и волос, что в бороде да усах, – поднял к тёмному небу липовый ковш, полный отборного зерна.

– Солнышко светлое и трижды светлое, Даждьбог наш Сварожич! – позвал он неожиданно сильным, совсем не старческим голосом. – Поглядел бы, господине, на нас, на малых своих внучат, несмышленых…

Взлетавшие искры золотили белую бороду, долгополую рубаху. Зерно светилось в ковше, переливалось дорогим самоцветным блеском.

– Никогда не оставлял ты нас лаской, – продолжал старик. – Посылал ты нам, господине, и жито, и детей, и всякий приплод! Не оставь же и ныне! Умыться тебе добела, встать завтра ясно, а нам мира и урожая!

Люди стояли так тихо, что слышен был треск огня. Да ещё далеко вверху шептала о чём-то невидимая листва.

Но вот шевельнулось в тенях. Выступило из-за дуба что-то белое. Тихо и медленно вошла в круг света пригожая девушка. Чистая рубаха с длинными, до земли, рукавами облегала юное тело, на распущенных волосах лежал пахучий венок. Расширенные глаза не мигая смотрели во тьму.

Девушку привели кругличане – в это лето черед был их.

Старик подал ей ковш. Она, как во сне, подняла спрятанные рукавами ладони, приняла дорогую ношу, прижала к груди. С другой стороны протянули душистый, только что выпеченный коровай. Коровай лег на зерно, поверх встала чаша хмельного мёда…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация