Клещи остыли, и Перун протянул их парнишке:
– Поднимешь?
Тот закусил губы, натужился и с трудом, но удержал.
Богиня Весны поднесла Кию в ладонях воды, зачерпнутой из
гремячего родника:
– Испей.
В воде мелькали, переливались радужные искры. Кий послушно
выпил, снова взял клещи и легко взмахнул ими над головой, радуясь и дивясь
нахлынувшей силе.
Вот почему и до сего дня по весне, во время первой грозы,
многие спешат испить и умыться из родника, а всего лучше с золота или с
серебра: тотчас прибывает от этого силы, здоровья и красоты…
Перун выучил Кия искать в земле рудные залежи, плавить
красную медь, делать косы, ножи и колокольцы-ботала, чтобы не терялась скотина.
А о железных клещах сказал так:
– Это тебе на потом.
Отец Кия сначала был очень недоволен делами сына,
построившего на краю селения кузницу и днями напролёт пропадавшего в ней:
– И на что нужна твоя медь, одна зелень с неё! Деды
наши палицами и каменьем довольствовались, и нам хватит того. Бросай баловство,
пора уже тебе брать мотыгу да в поле идти, хлеб сеять! Ишь вымахал дармоед! Я
уж седой – до каких пор кормить-то тебя?
А тут ещё маленькая невеста повадилась лепить из податливой
глины разные формочки и лить в них блестящую медь, начала дарить подружкам узорчатые
запястья, витые колечки к налобным повязкам, маленькие перстеньки-жуковинья…
Сором! Не девичье дело!
Но охотники вскорости поняли, что стрелы с медными и
бронзовыми головками настигали зверя куда верней прежних, увенчанных кремнем и
костью. Стали они приносить Кию пушистые шкурки, вкусное мясо. А взамен просили
не только ножи да наконечники для копий и стрел, но и украшения жёнам и любимым
невестам. А женщинам сразу приглянулись тонкие, острые иглы, легко пронзавшие
холст и прочную кожу.
Не сеял Кий хлеба, не возделывал репища-огорода, а голоден
не ходил. Нёс в дом хлеб, а часто и мясо для щей. Делался понемногу кормильцем
семьи не плоше братьев, не плоше самого отца…
А потом было вот что. Как-то по весне шёл молодой кузнец мимо
поля, которое Люди мотыжили, рыхлили под хлеб. Глянул Кий, какой пот струился с
их лиц, с привычно согнутых спин… А за полем, на вольном лугу, паслись налитые
праздной силою кони. Играли, носились, метали из-под копыт комья земли.
Люди приветствовали Кия, хвалили удобные мотыги, но он будто
не слышал. Ему вдруг подумалось: а если того пустопляса-коня да заставить
тянуть полем мотыгу? Большую мотыгу, по силушке? Сбоку привесить?.. А ежели
приспособить, чтобы не одним плечом, обоими налегал?
Дома Кий вылепил из глины конька и весь вечер так и эдак
ладил к нему длинные палочки. Братья стали смеяться: потянул, мол, за
девчонкой, игрушками занялся. Но утром над его кузницей заклубился густой дым.
Любопытные парни, зашедшие глянуть, в чём дело, приставлены были раскачивать
тугие меха. И когда наконец Кий вывел коня и запряг, сзади оказалась не
повозка, не волокуша – острый рог, нацеленный в землю, и удобные рукояти для
пахаря.
– Какая сохатая! – сказал кто-то, поглядев на
окованный блестящей медью рог. Так и повелось с тех пор звать рогатую соху –
сохой.
Послушный конь взмахивал хвостом и оглядывался, ожидая
хозяйского слова. Старики сперва хмурились: не обидится ли Земля? Но вот отец
Кия, помолясь, взялся за рукоятки и повёл самую первую борозду. И вдруг, сам того
не заметив, уже сделал столько, над чем ещё вчера трудился бы до заката.
– Диво! – изумлённо ахнули Люди. А кто-то складно
примолвил:
– У матушки сошки – золотые рожки!
С тех пор потянулась за Кием слава вещего мастера, любимого
Богами умельца и чуть ли не вещуна. Стали поговаривать, будто мог молодой
кузнец выковать не только вилы или топор, но даже и слово, даже судьбу, даже
старость и хворь на здоровье перековать…
Два волоска
Вот что, к примеру, рассказывали про Кия. Будто однажды
заехал к нему удалец по имени Вострогор, попросил наконечников к стрелам и ещё
меч. Его род жил на севере, у самых Железных Гор, и там давно уже никому не
было доброй судьбы. Слепой отец Вострогора сам благословил младшенького в
дорогу, велел искать счастья на стороне. Подобных скитальцев год от году
делалось больше. А меч был нужен затем, что Люди сделались разными, не
обязательно добрыми, надо же уметь за себя постоять.
Войдя в кузницу Кия, Вострогор, как баяли, тотчас заметил
под его молоточком два тонких волоса, серебряный и золотой. А заметив – больше
не мог отвести глаз.
– Что такое куёшь? – поздоровавшись, спросил он
умельца.
– Судьбу – кому на ком жениться, – отвечал будто
бы Кий. Тогда Вострогор не удержал любопытства:
– Чью же ладишь теперь?
– Да вот твою как раз, – с усмешкою отмолвил
кузнец. Затрепетало сердце в груди удальца, еле-еле осмелился выспросить о
невесте, о своей суженой. И кузнец, глядя в вещее пламя, сказал ему так:
– Вижу твою невесту, живёт она у далёкого моря. С
рождения лежит, бедная, в гноище, вся-то кожа в коросте, что в еловой коре…
Застонал Вострогор-удалец, обхватил руками буйную голову,
едва на ногах устоял. Не спросил более ни о чём. Насилу дождался, пока сделает
ему Кий обещанный меч и наточит как следует. Да с тем и уехал.
Долго ли странствовал, коротко ли… Ни к какому морю,
понятно, старался и на сто вёрст не подъезжать, только от судьбы не ускачешь.
Вывела его дороженька, тропка лесная, к самому берегу. Увидел он серые волны от
окоёма до окоёма и лодку, вытащенную на песок. А под соснами – бревенчатую
избушку, сети развешанные. Спрыгнул с коня Вострогор, постучался.
– Входи, добрый молодец, гостем будь, – отозвался
милый девичий голос. Растворил удалец скрипучую дверь, стянул шапку с кудрей –
кланяться Огню в очаге да добрым хозяевам… сам высматривает – где же
девка-красавица, что с ним ласково говорила? – только нету
девки-красавицы, лежит на лавке страшное страшило: лица в коростах не видно,
всё тело что еловой корой обросло… тут и встали у храброго парня русые волосы
дыбом, язык к нёбу присох. А девка и спрашивает:
– Не видал ли ты, молодец, где-нибудь моего суженого
Вострогора? Скоро ли ко мне припожалует?
Ни слова не смог вымолвить удалец. Не боялся он ни медведей,
ни свирепых волков, стаями рыскавших у Железных Гор, – а тут оплошал, струсил.
Закрыл руками лицо, отвернулся…
– Стало быть, ты и есть мой жених? – сказала тихо
девица. – Что ж, вижу, в обиду тебе жениться на такой жене, хворой да
некрасивой. Не то что в уста целовать, глядеть даже не можешь. Убил бы уж,
жених ласковый, затем что не быть нам с тобою поврозь, а и вместе, видно, не
быть…
Будто вихрь завертел тогда Вострогора. Сам не ведал в
отчаянии, что руки творили. Схватил свой тяжёлый, отточенный меч и ударил с
размаха невесту прямо в открытую грудь. И кинулся бежать прочь, словно
обронивши рассудок… Опамятовался неведомо где, в чёрном лесу, перемазанный,
изодранный в кровь о колючие ветви. Открыл глаза – верный конь рядом стоит,
губами мягкими трогает, жалеет хозяина. Сел на него Вострогор, заплакал и
поехал куда придётся, проклиная свою непутёвую Долю, пришедшую, знать, к его
колыбели всё с тех же сумрачных гор…
