Чернобог и Морана встретили гостя ласковей не придумать:
– Редко жалуешь нас, Податель Благ, Даждьбог свет
Сварожич! Совсем дорожку забыл!
– А что Волоса давно не видать? – спросил их сын
Неба. – Здоров ли?
– Ох, не здоров, – пригорюнилась коварная
ведьма. – В лёжку лежит, вот-вот совсем душу из-ронит… Может быть,
навестишь его, князь Огненный Щит? Ты ведь куда ни оборотишься, всё оживает…
…Если бы Добро не было бесхитростным и доверчивым, если бы
оно всюду подозрительно высматривало обман – оно уже не было бы Добром. Вошёл
светлый Сварожич в сумрачные пещеры, под низкие своды, не помня прежних обид,
поспешил за Мораной к ложу больного Волоса… А хитро подученный Волос прокрался
тёмными переходами—и сзади прыгнул на лучезарного гостя, как лютый зверь из
засады! Ударил в спину мёртвым клыком!..
Вздрогнул, зашатался Бог Солнца… но всё-таки обернулся к
вероломному Змею и успел посмотреть ему прямо в глаза:
– Будет проклят твой род…
Но ударил Волос ещё раз и ещё, и оставили Сварожича силы,
рухнул он на каменный пол, и долго метался меж стенами, затихая, звон золотого
щита.
Чернобог и Морана снесли сына Неба в тот же дальний покой,
где лежала в прозрачной глыбе замученная Богиня Весны. И оставили подле неё, в
таком же хрустальном гробу. Только у Лели на нежном лице застыло страдание, а
Даждьбог смотрел изо льда сурово и гневно, и уста как будто ещё силились
досказать проклятие до конца…
Вот когда исполнилась давнишняя Змеева прихоть. Больше никто
не мешал ему взять блестящий солнечный щит и играть, пока не прискучит. Но без
хозяйской руки золотая святыня начала быстро тускнеть, покрываться тёмными
пятнами. И скоро прокудливый Волос забросил её в тот угол пещер, где стояла
колесница Даждьбога и жалобно ржали золотогривые кони. Змей ощерил на них
ледяной зуб и дохнул – остались они стоять покрытые инеем вместо попон,
неподвижные, неживые. Не восходить больше Солнцу, не радовать Землю и Небо
горячим светлым лучом…
Последняя гроза
Скоро понял Перун, что лишился не только жены, но и любимого
брата. Не появилось ясное Солнце ни на другой день, ни на третий. Стоял над
Землёй мрак чернее и гуще, чем прежде бывало в самую непогожую ночь. В обычной
ночи отблески света всё-таки долетают из Кромешного Мира, отражаются от
небесных высот. А теперь не было не то что отблесков – сам светоч угас. Только
звёзды смотрели с осиротевших небес, да гремучие молнии вспарывали темноту от
небоската до небоската – и гасли, ибо у молний жизнь коротка.
Как же пригодился тогда Перуну молодой Месяц, несчастливый
жених сестрицы-звезды! И то сказать, когда запрягал он белых быков и выплывал в
вышину – казалось, наступил день.
– Я видел! – крикнул Месяц Богу Грозы. – Я
видел, как Солнце ушло за Железные Горы и больше не восходило!
…Говорят, Перун тогда поднял свою золотую секиру и молвил ей
так:
– Не для сражений ты была выкована… Думал я, будешь ты
век возжигать весёлую жизнь. Не подведёшь меня, коли придётся сразиться?
И, говорят, секира тихо зазвенела в ответ.
– Я с тобой, – тотчас запросился Огонь, самый
младший Сварожич. Но старший брат воспретил:
– Останешься у Людей. Будешь греть и светить, пока не
возвратится Даждьбог. Ты же, Месяц, замкни своё небо… да не погубят ирия, если
вдруг что!
Нехотя послушался его Огонь, послушался Месяц. А Перун,
разгоняя коней, полетел к Железным Горам.
Вот первые молнии ударили в ржаво-серые скалы, и скалы
начали рушиться. Верно, совсем разметал бы их могучий Перун, добрался бы до
потаённой норы и вызволил упокоенных, вмурованных в лёд – но из глубоких
расселин рванулся навстречу такой страшный ледяной вихрь, что грозовая туча
съёжилась и рассыпалась белым снегом вместо дождя. Мелкой блестящей пылью
развеяло чудесную колесницу – не соберёшь, не починишь… Это Чернобог и Морана
раскачали мехи метели, оборонились морозом. А следом, ощерив предательский
клык, на битву вылетел Змей.
Первыми кинулись на него верные Перуновы кони, но Волос
только дохнул – и три скакуна превратились в крутящиеся стайки снежинок, а
четвёртый закувыркался с перебитым крылом, пропал неведомо где. Хотел Бог Грозы
метнуть молнию в Змея, ан не сумел: омертвела от холода золотая секира, остыли
жаркие искры…
И вот грудь на грудь сошлись в поединке Змей и Перун. Впился
Волос кривыми когтями в соперника, начал язвить его ледяным зубом, думая вмиг
заморозить. Но не тут-то было. Тысячу ран принял славный Сварожич, а не
разомкнул стиснувших рук, не выронил топора. Совсем худо пришлось бы Змею, если
бы не новая чешуя, о которую смялось, иззубрилось золотое лезвие, расшаталось
на рукояти. Так вместе они и рухнули вниз, на острые камни. Ещё чуть-чуть, и
победил бы Перун. Сломал бы Змею хребет. Но уже подоспели Морана и Чернобог,
ударили ледяными рогатинами, опутали сына Неба семьюдесятью семью цепями,
выломали из руки золотую секиру… Только она не далась: собрала последние крохи
огня, вспыхнула, улетела.
– И змеиный зуб его едва берёт, – наклонилась над
непокорённым Богом Грозы проклятая ведьма. – Как же поступить с ним, чтобы
не вырвался?
– Отнимем у него глаза и сердце, – посоветовал
Чернобог. – Уж тогда-то он ничего не сможет поделать. А скорее всего что и
не захочет.
– И огненный палец, чтобы не оправился, –
простонал Змей, едва живой после битвы.
– И палец, – согласилась Морана. – Бока твои
залечить.
Так они и сделали. Положили в ларец зоркие синие глаза сына
Земли, его бесстрашное сердце. Забрали огненный палец, подаренный кузнецом. А
самого отвели в глубокие пропасти, приковали в тёмной пещере и все выходы
намертво завалили. Хорошо хоть, было это за Железными Горами, не видела Мать
Земля, как мучили сына. Не то бы, наверное, тут же от горя и умерла.
Кромешная осень
Тогда окончательно утвердилась во всём мире тьма, а после и
холод. Вместо Солнца теперь светил негреющий Месяц, и голодные волки
приветствовали его воем, сбиваясь в хищные стаи. Вместо прежних тёплых ветров
засновали в полях и лугах холодные вихри… Счастье, что у Людей остался Огонь!
Пропали бы без него.
Лесное зверьё обрастало пышными шубами, пряталось по
берлогам, норам и дуплам. Лешие бесновались в отчаянии, не понимая, что
происходит. Крушили сухие деревья, плакали на разные голоса.
Потом и их начал одолевать сон. Собрали своих лисунок,
созвали маленьких лешачат – и залегли то ли спать, то ли умирать. Никто более
не морочил забредшего в лес, не уводил в сторону от тропы – и будто не хватало
чего-то…
Стали собираться гуси и журавли, пёстрые утки и ещё множество
других птиц. Вожаки выстраивали их длинными клиньями и уводили в небесную
высь, – видели Люди, как печальный Ярила замыкал за ними серебряными
ключами золотые врата. Смолкли соловьиные трели, пропали куда-то звонкие
жаворонки. Лишь белые совы неслышно носились над пустошами, ловили зайцев и
неосторожных мышей.
