Убегай отсюда, серый,
жадный зверь с железной пастью,
уходи в края чужие,
на скалистые вершины,
уходи в страну туманов,
где не выросли деревья,
где у трав макушки сохнут.
Убегай, пока есть когти
у тебя на крепких лапах
и на челюстях есть зубы!
1
Большой торг был в городе Ладоге и богатый! Со всех сторон
света наезжали гости-купцы. Кто с запада, из-за хмурого холодного моря, из
варяжских, немецких, прусских земель; кто с юга, от рода полянского,
булгарского, хазарского. Ещё иные с востока – из-за водских болот, из
бескрайних чудских и биармийских лесов… И наконец северяне: урмане, даны и
свеи. Те самые, что раньше, на памяти живущих, нещадно обирали здешние места.
Когда разбойными набегами, когда принуждением к откупу или данью. Всех в страхе
держали. Морские корабли налетали и улетали клевучими быстрокрылыми птицами,
растворялись в синем безбрежье: не достанешь ни проклятием, ни стрелой!
…Рюрик, в Ладоге сев, первым делом послал к невским ижорам,
снял с них Вадимом наложенную дань.
Не за так снял, конечно, – но с тем, чтобы зорко
стерегли они находников в Котлине озере и на Невском Устье. У Вадима при этом
ни позволения, ни совета князь-варяг не испросил. И тот, гордый, не забыл ему
попрания своей княжеской воли, поселил обиду в тёмном закоулке души, как
мизгиря в тенетах. Да и шептуны, каких при всяком князе достаточно, обоим
помогли… только здесь-то речь не про них. Ижоры зато отплатили честь честью и с
лихвой! Стоило теперь далекому морю процвесть чуждыми парусами – и Ладога о том
узнавала немедля.
В первый раз князь послал вперёд молодого воеводу Вольгаста,
того самого, с обожженным лицом. Не так просто послал – о трёх снекках,
варяжских боевых кораблях. Принял воевода непрошеных гостей, датчан-селундцев,
да и спросил прямо: с чем, мол, пожаловали сюда? Гордо спросил и грозно, как
следовало то защитнику, хозяину вверенной земли. Храбрые датчане тогда подумали-подумали
– и не стали вязаться с варягами, подняли на мачты белые щиты: с миром, стало
быть, торговать к вам пришли.
Сказано – сделано. Вольгаст их пропустил. Торговали они,
впрочем, недолго, ибо никаких дельных товаров с собою не привезли, и вся Ладога
потихоньку над ними смеялась. И корелы, и чудь, и меря со словенами. А князя
Вадима разбирала досада, что не он потеху ту людям учинил.
Когда же гости стали собираться домой, князь-мореход наказал
им запомнить:
– А с красным щитом дороги сюда никому нет. И впредь по
сему будет!
Те только хмуро кивали. Волей-неволею приходилось кивать.
Рюрик ведь говорил, не иной какой князь, а про него, про Рюрика, в Северных
Странах дважды не спрашивали, кто, мол, ещё таков…
Ладно же! На том тогда распростились, и вроде даже добром.
Но едва миновала зима, такая силища нагрянула с моря – туча чёрная, молниями
перепоясанная! Одних мачт больше было, чем добрых деревьев во всех приневских
лесах… Так, по крайней мере, донесли ижорские сторожа.
Тут уже Рюрик сам кликнул боевой клич и велел спускать на
воду все корабли.
И была сеча великая на море Нево! А случилась она в голубой
весенний день, холодный ещё и какой-то дремотный, когда медленно уходили в
Устье расколотые льды, и ложилось на ленивые гладкие волны туманное белесоватое
марево, и дымы над ладожскими крышами прямыми сизыми столбами уходили в небо и
там, на высоте полёта стрелы, растекались по сторонам, упираясь в невидимую
твердь… на кораблях не поднимали мачт, не ставили парусов: не для чего. Так, на
вёслах, и пустились друг другу встречь.
Шум битвы и крики сражавшихся слышны были, говорят, аж у
города, и далеко-далеко в море опрометью скатывались с облюбованных льдин
пятнистые невские тюлени…
Тогда-то убедились чужеплеменники – впрямь не было птицы
страшней злого белого сокола, слетевшего на этот берег из Варяжской земли! Едва
пять кораблей сыскали дорогу обратно в Невское Устье. А уж сколько сумело уйти
невредимыми, многих ли не заклевали насмерть ижорские огненные стрелы – про то
ведал лишь сам сердитый Перун да ещё старый Укко, справедливый Бог все
корельских племен.
Со дня памятной битвы датчане, свеи, урмане приходили в
Ладогу все больше для торга. Бывает и так, что сильному приходится склониться
перед сильнейшим, и ничего удивительного в том нет. Случалось разное, как без
того. Но если уж эти люди вывешивали на полосатый парус белый мирный знак –
обманывали нечасто. Была и у них своя Правда, через данное слово переступать не
велевшая.
А самые любопытные и отчаянные викинги, пользуясь миром,
повадились ходить далеко за ладожские пределы – на юг и восток. Было там что
поглядеть, было что продать-купить…
Вот и ныне стоял в Ладоге один такой корабль, побывавший за
тридевятью землями: за рекой Сувяр свирепою, за морем Онего неласковым, за
волоком, за лесами дремучими – на озере Весь. Теперь этот корабль возвращался
на остров Готланд, домой. И не пуст возвращался. Плотно лежали в его трюме
прекрасные льняные ткани из Белоозера и бобровые меха, которым на севере цена
была достойная – золото да серебро.
И пора, давно пора бы стройному кораблю расправить над
Мутной широкое расписное крыло, унести стосковавшихся мореходов, да и самому
задремать на зиму в знакомом корабельном сарае… Легко вымолвить – выполнить
нелегко! Дыбилось на пути, грохотало великое Нево, одержимое яростными осенними
бурями. Лютовало оно в тот год страшней страшного. Хочешь, нет ли – жди, покуда
уймется. А там холода.
И пришлось бы невезучим ватажникам сбивать руки о мерзлые
вёсла, проводя Невским Устьем обледенелый корабль!.. Выручило нежданное. На
счастье готландцев, Ждан Твердятич дружески сошёлся с Эймун-дом, хозяином
лодьи. И с чего бы? Никому не ведомо, разве только самого воеводу и спросить.
Всех вокруг удивил и сам, наверное, удивился немало. Сколько таких же срубил он
в неистовых битвах прежней своей жизни, на Поморье варяжском, да и здесь! А вот
с этим сдружился. Должно быть, почувствовал к могучему гё-ту ту родственную
приязнь, что так часто братает неустрашимых и сильных.
И вот однажды, видя, что всякий новый день прибавлял
мореходам тревоги и беспокойства, воевода призвал их всех к себе и сам
предложил:
– А оставайтесь-ка вы, други, у меня тут зиму зимовать!
Весной и вернетесь, по высокой-то воде, первыми будете у себя в Павикене на
торгу!
Гёты посоветовались меж собою и согласились, поблагодарив.
Живо устроили на берегу сарай для корабля и чуть повыше – длинный дом внутри
огороженного двора: надвигавшиеся холода не велели мешкать в работе. А скоро
было замечено, что народу в Гётском дворе стало ото дня ко дню прибавляться.
Стекались под гостеприимную крышу урмане, гёты, свеи, датчане, служившие князю
Вадиму и желавшие теперь вернуться домой… Эймунд, хёвдинг-вождь, принимал всех,
не спрашивая, кто таковы.
