Верно, ты ему не чужая кровь!
– Это ты правильно подметил!.. – засмеялся
Тьельвар и проворно отскочил, уберегая колени от коварного удара под
щит. – А что такое гусли, словенин?
– Это арфа такая. – проворчал Ратша, ловя его
меч. – Я тебе потом покажу.
Но в это время они поменялись местами, и Ратша заметил
Всеславу, пробиравшуюся за спинами отроков к воротам. Ему показалось, будто она
хоронилась, пряталась с глаз, и он окликнул её:
– Эй, Всеславушка! Погоди!
Она обернулась, и он сразу же понял: что-то тут было не так.
Что-то произошло. А в следующий миг она съежилась и опрометью кинулась в ворота
– прочь со двора.
Тьельвар легко мог бы достать отвлёкшегося Ратшу. Но не
поддался соблазну, опустил меч.
– Погоди. – сказал ему Ратша. – Я сейчас.
Он, конечно, бегал много быстрее всякой девчонки. Но когда
он оказался в воротах, Всеславы и след простыл. И вправду спасалась, будто от
смерти!
– Вон туда Всеслава твоя потекла, – указал Ратше
один из отроков, стороживших с копьями подступ к воротам. – Домой
побежала!
Негоже гридню на потеху всей Ладоге бегать без рубахи, ловя
девку-невесту. Ничего, он ещё заглянет вечерком к ней во двор, выспросит, в чем
горе-беда, не обидел ли кто! А буде назовет охальника, так не скроется
бессовестный ни зверем в бору, ни рыбкой в быстрой Мутной реке…
Тьельвар терпеливо ждал его, держа в руках оба меча. Ратша
подошёл, и гёт подмигнул ему:
– Хвали день к вечеру, деву – после свадьбы, а жену –
на погребальном костре…
– Это так. – проворчал Ратша и кинул на руку щит.
Минул день, минул другой. Ратша ничего не дознался от
Всеславы. На все расспросы она лишь опускала голову и так жалко молчала, что в
конце концов он махнул рукой и перестал её мучить. Знать бы Ратше, что стоял у
неё перед глазами израненный отец, умиравший где-то далеко-далеко, под сырым
деревом в густом тёмном лесу… и он, Ратша-оборотень, пусть без умысла, но в его
смерти всё-таки повинный… И оттого-то не шёл ей в горло сладкий кусок, не
хотелось ни плясать, ни веселиться, ни смотреть на храброго красавца жениха…
Пришлось Ратше довольствоваться тем, что она хоть перестала
прятаться от него, и можно было вновь привести её в гридницу на пир и посадить
возле себя. Княгине быть с князем, жене гридня сидеть подле мужа, привыкать к
дружинному угощению, к шумным товарищам суженого, весело передающим по кругу
наполненные рога!
Так случилось, что на том пиру как раз против Ратши оказался
ватажник-гёт по имени Хакон; Ратша слыхал, как его, несмотря на совсем молодые
лета, часто называли искусным воином. А того чаще – задирой.
На невесту, показавшуюся ему серенькой пичужкой, Хакон
поглядел разве что мельком, зато Ратшей откровенно любовался. Потом он вдруг
громко сказал:
– Не победил тебя Тьельвар, но ты знай, что и мой род
не хуже. И уж я-то сумею тебя одолеть, если только ты не побоишься со мной
сойтись. И не на тупых мечах, а на острых!
Мало радости выслушивать подобное, но не дело ведь и лаяться
на пиру, да ещё с юнцом неразумным, и с гостем к тому же! Ратша сразу ощутил на
себе строгий взгляд воеводы – и сдержался, ответил миролюбиво:
– Не кормил бы меня князь Рюрик, если бы я с каждым
ратился, у кого меч на поясе есть.
Хакон скривился насмешливо:
– Нет мне дела до твоего Хрёрека конунга, который столь
долго не может разбить беспомощного врага. Ведь когда этот Вади конунг, или как
там его ещё называют, сидел здесь, в Альдейгьюборге, мы приходили в страну и
грабили, где нам нравилось больше. Неудачлив твой вождь, раз он возится с его
людьми целое лето и никак их не победит!
Редкий гридень не схватится за меч, когда при нём трогают
князя. У Ратши затлели в глазах желтые огоньки.
– Не так слаб был Вадим, как тебе кажется, готландец. И
воины у него все один к одному, я-то с ними сражался. Били они вас всегда, если
только вы не успевали на лодьях удрать. Затем лишь Рюрика звали сюда, чтобы
море вам запереть!
Хакон отмахнулся:
– Хрёрек такой же викинг, как Эймунд или я, вот только
родился вендом. Да и люди его, я слыхал, всё больше свеи и селундские датчане!
Ратша не торопясь положил пустой рог, расправил плечи…
Всеслава смотрела на него со страхом. Да не она одна – теперь уже вся гридница
к ним повернулась. Ратша сказал:
– Князь Рюрик в дружину меня принял. Похож я на
датчанина?
Хакон вытер ладонь о рубашку, чтобы в случае чего не
соскользнула с черена.
– Не похож ты и на человека, которого я мог бы
испугаться. Ты ведь, как мне известно, покинул конунга и войско из-за раны,
которую я бы и перевязывать не стал!
Всеслава всё-таки ухватила жениха за руку, но он даже не
заметил. Начал подниматься из-за стола.
– А повтори-ка, гость, что сказал, да погромче, я тут
малость не разобрал…
Хакон засмеялся – ему было весело, да и руки, похоже,
чесались. Эх, не миновать бы тут отчаянной сшибки и крови, а всего скорее, и
смерти! Но вдоль стола уже стремительно шагал воевода, а по другую сторону, не
отставая, поспешал Эймунд, гётский вождь.
Широкая рука Ждана Твердятича легла Ратше на плечо – не
вдруг стряхнешь.
– Сядь! Не срами гридницу и князя, да и меня, старого!
Ратша обернулся к нему, глянул в глаза: покориться ли? И
кое-кто затаил уже дух, предчувствуя, как Ратша-оборотень, слушавший
обыкновенно лишь князя, сцепится ещё и со старым храбрецом… Но Ратша всё-таки покорился.
– Разве что вправду гридницу замарать жаль, –
проговорил он угрюмо. И опустился на лавку.
Эймунд что-то говорил Хакону вполголоса, но тот едва его
слушал. А потом вовсе перебил старшего, бросив через стол:
– Не хочешь ты сражаться против меня, как следовало бы
мужу, но, может, хоть простого боя не побоишься?
Ратша молча покосился на воеводу: уберешь, мол, руку-то с
плеча? Или уж давай отвечай сам! Но тут наконец озлился и Ждан Твердятич.
Многое прощается гостью, но не всё же! Не поступаются своей и княжеской честью
из-за того только, что догадала судьба посадить злоречивого в твоём доме за
стол…
– Ладно, ежели так! – тяжело глядя на Хакона,
пообещал воевода. – Будет тебе простой бой!
Испытанным храбрецам всегда легче поладить между собою;
бессчётные раны и сама жизнь обучают их особому благородству – брататься с
былым врагом и чтить друг друга, не замахиваясь оружием, не растрачивая
мужества и доблести в бесполезной вражде. Юных больше тянет на безрассудное
соперничество, на неразумные подвиги, приносящие немедленную славу; недавно
надевшим мечи хочется утвердить себя в битвах, им редко есть дело до
выстраданной мудрости старших…
