и пяти кореньев ели,
из трясины, где росло ты…
Он остановился перевести дух, покосился на собаку. Ладно,
полдела сделано. Теперь следовало хорошенько отругать вероломный металл и
постращать на тот случай, если он не пожелает исправить содеянное зло.
А когда огонь раздули
и ударил тяжкий молот,
ты, стеная, обещало
и клялось великой клятвой
не пускать на волю крови,
не кусать живого тела!
Ты, изгарина дрянная,
пожелавшая испортить
этот славный колокольчик!
Знаю я вещей начало,
видел я твоё рожденье
и имею также силу
причинить тебе погибель,
если рана не подсохнет,
не пройдет кровотеченье,
вновь отправишься в болото,
синим ртом ловить лягушек!..
Пелко не стал выдумывать ещё худшие кары, не стал тревожить
хищного Лемпо и тем более повелителя громов, вековечного небесного Старика.
Крепко верил могуществу не раз испытанных снадобий. Да и железу, надобно
думать, не очень-то хотелось вновь превращаться в ржу после того, как оно
побыло стрелой!
– Закутай собаку-то, чтобы не мерзла, –
посоветовал Пелко гёту. – Быстрее поправится.
Он сказал это по-словенски, и мореход понял его.
– Меня зовут Тьельвар Эйрикссон, – ответил он
корелу. – Как же мне тебя наградить?
– Йерикка, – неловко повторил Пелко и улыбнулся.
Он полагал, что ничего особенного не совершил, и принялся от всего отказываться
наотрез. Даже от серебра. В конце концов Тьельвар решительно взял его за плечо:
– Тогда ты останешься здесь и будешь есть за нашим
столом. Ты будешь сидеть рядом со мной!
Тут Пелко понял, что может обидеть его, и кивнул.
Правду молвить, чужое жилье показалось корелу удивительно
похожим на тот далёкий дом, где выпало впервые открыть глаза ему самому и всей
его родне. Такие же бревенчатые стены, лишь к празднику прятавшиеся под
вышитыми тканями и нарядными меховыми шкурами. Такие же длинные очаги на полу,
серый дым волнами между стропил и широкие лавки вдоль стен. Вставил в пазухи
столбов резную скамьевую доску – и готово уютное ложе, укрытое и от сквозняка,
и от жара огня… У каждого в головах лежала такая доска, снятая на день со
своего обычного места, и Пелко бросилось в глаза, что многие были вырезаны даже
и не десять зим назад. Тьельвар заметил любопытство гостя и рассказал, что в
Северных Странах такие доски передавали от отцов к сыновьям, а за глумление или
порчу голову могли срубить с плеч.
И впрямь во многом походил гётский дом на корельский – куда
больше, чем словенская рубленая изба. Вот только мечей со щитами в приневских
лесах по стенам не развешивали; род Большой Щуки ещё не завел у себя разбойной
дружины, молодые парни лишь начинали поговаривать между собой о надежном
кораблике с помостом для лучников и носом, окованным крепким медным листом…
– Садись, – сказал Тьельвар. – Моё место
здесь. Пелко опустился на застланную лавку осторожно и с опаской, будто в
новую, неизвестного норова лодочку: уж очень боялся сделать или сказать
что-нибудь не то, обидеть хозяина. Молодой скальд понравился ему. Тот, кто поёт
руны, не может быть плохим человеком, а тот, кто сам их слагает, – тем
более, и это знали во всех ижорских родах.
Гёты понемногу собирались под крышу, рассаживались вдоль
огня. Придет Эймунд хёвдинг, и пригожие рабыни внесут столы с вечерней едой.
Посматривали на Пелко. Сперва он ежился под этими взглядами, потом пообвык,
успокоился и припомнил, что молодые охотники столь же любопытно разглядывали
нежданных гостей, забредших из лесу на огонек…
Вот вошёл Хакон. Пелко покосился на него, но тот, казалось,
и не заметил ижора – сел по другую сторону очага, подле своего друга Авайра, и
вполголоса с ним заговорил.
Из дальнего конца дома вкусно пахло жареной рыбой. Пелко
высмотрел посередине противоположной скамьи почётное хозяйское место,
отмеченное вышитой подушкой, – над ним висел красиво разрисованный щит.
Корел повернулся к Тьельвару и потянул его за рукав, намереваясь расспросить о
всаднике на диковинном восьминогом коне, что грозно скакал посередине щита,
сжимая в руке копье… Но спросить не успел.
– Послушай-ка, Тьельвар Эйрикссон! – сказал Хакон
громко, постаравшись, чтобы услышали все. – Давно ли ты, Тьельвар
Эйрикссон, начал сажать рядом с собой рабов? Смотри, конюшней пропахнешь…
Отважный Тьельвар покраснел, как девчонка, впервые
услышавшая грубость. Стиснутый кулак лег на колено:
– Это мой гость…
– А плохо ты сегодня заточил свой язык, Тьельвар
скальд, – блестя отчаянными глазами, захохотал Хакон. – Впрочем, чего
ещё от тебя ждать? Без нас ты бы тоже собирал крошки возле чужого стола…
Пелко не впервые слышал северную речь и немного её понимал:
не зря же они, ингрикот, что ни лето торговали с этими корабельщиками, меняли
бобровые шкурки на крашеное сукно! Пелко стиснул пальцами край лавки, на
которой сидел, и ответил Хакону с безрассудной яростью мстящего за оскорбление,
нанесённое роду:
– Ратша-оборотень и тебя заставил бы чистить своего
коня, если бы захотел!
Тьельвар поспешно схватил его за плечо… Слишком поздно!
Слово – та же затрещина, и Хакон ответит мечом. Дерзкий мальчишка сам
приговорил себя к смерти, и это было очевидно для всех, кроме него самого.
Тьельвар знал: не успеет смениться в небе луна, как Хакон передаст Ратше
горстку серебра, выкупая зарубленного слугу, и ещё посмеется: стоял, мол,
удобно для удара, вот и не удержалась рука…
В это время гулко стукнула дверь, и у очага появился Эймунд.
Быстро и зорко оглядел обе скамьи и спросил:
– С кем это ты снова ссоришься, Хакон?.. Хакон
прищурился и лениво, как сытый зверь, вытянул ноги к огню:
– Я не ссорюсь, хёвдинг. Раб ведь не стоит того, чтобы
викинг с ним ссорился…
2
Пелко и вправду оказался единственным, кто плохо понял
случившееся. После еды они с Тьельваром ещё раз проведали раненого пса – тот
вылакал немного свежего молока и сумел дважды стукнуть по полу хвостом.
Довольный корел хотел распрощаться и немало удивился, когда Тьельвар пожелал
пройтись с ним до дома торговца Ахти, где Пелко теперь жил.
– Невесел ты, вуоялайнен, – сказал он гёту, пока
шли. – Не печалься, ведь твой пес скоро вновь будет охотиться.
Тьельвар кивнул в темноте и ничего не ответил. Мелкий дождик
нашептывал что-то деревьям, уже терявшим золотую листву. Наконец Пелко
разглядел впереди знакомую избу, потянулся рукой к калитке.
– Хакона берегись, – остановившись, негромко
сказал ему Тьельвар. – Хакон будет мстить, и от него не отделаешься вирой.
