– К хозяину отведешь.
Он, конечно, знал, чей это был пес. Пелко наклонился
привязать верёвку к истрепанному ошейнику Мусти, сжав зубы: как поспорить! Не
может муж у мужа при всех увести раба, приговорив: у тебя плохо ему, пусть-ка у
меня теперь поживет… Так и тут. И пока вел собаку, кипело в душе, норовя
подступить к глазам, беспомощное зло. Чудо-лайка могла бы быть из этого Мусти,
бесстрашная, ласковая, звонкая! Колокольчик лесной, весёлый добытчик,
хозяину-охотнику друг и подмога!
Справный пес должен уметь защитить глупых телят и
присмотреть за двором, чтобы не испортил припасов озорной или проголодавшийся
зверь, не утащил чужой злой человек. Но приучать его бешено кидаться к забору и
лаять, давясь ненавистью, на всякого идущего мимо калитки?.. И не посреди
безлюдья лесного, а в городе, где охраняет мир сам князь-кунингас, где все
живущие друг друга знают в лицо? Зачем?..
5
Нынче воевода Ждан ехал охотиться в скудное осеннее поле, в
облетающие леса. Может, обозлят в тростниках тёмно-бурого могучего вепря, а то
поднимут и самого хозяина чащобы, грозного тура, неустрашимого, в свежих рубцах
после осенних боев… Будет на столе в гриднице мясо, а молодым ребятам – опасная
мужская наука.
Корельский мальчишка отчего-то замешкался, все не вел под
уздцы оседланного Вихоря, заставлял ждать. Ратша не стал посылать за ним отроков,
нахмурился и сам пошёл поглядеть, в чем ещё у бездельника закавыка. Пора,
видно, взашей прогонять его со двора, и пусть убирается обратно в свой лес.
Покуда не завел ленивца слуги и сам возился с конем, ни разу не бывало, чтобы
он, Ратша, позднее всех садился в седло!
Шел и думал о том, как привычно поставит ноги в железные
стремена, как вынесет его конь за ворота и начнется скачка-полёт над холодной
землею, над влажной желтой травой, как с гулом ударит сырой ветер в лицо… есть
же радости у мужа, и не эта последняя! – когда вдруг почудился ему из-за
угла елового сруба словно бы какой-то сдавленный вскрик.
Что за дело Ратше? Может, храбрый гридень обнял
приглянувшуюся девчонку-чернавку и та пискнула со страху, не успев толком
решить, что тут делать, как быть: то ли кричать уже во всё звонкое горло, то ли
самой расцеловать бородатого удальца?..
Однако потом Ратша смекнул, что голос был не девчоночий. И
завернул за бревенчатый угол глянуть, что же стряслось.
Там, распластанный по стене конюшни, белый до зелени, стоял
парнишка-ижор. И его нож блестел на земле, отброшенный на несколько шагов
прочь. А перед Пелко стоял Хакон, и круглый кончик его меча упирался корелу в
самое горло. Было видно, что охотник дал-таки отпор, покорился не сразу. Левый
рукав у гёта был располосован, как бритвой, от плеча до локтя. Может, поэтому
он и томил парня, не торопясь убивать. А меч у него вправду был хорошей старой
работы и вдобавок отточен до удивительной остроты. Чуть коснулся живого – и вот
уже распалась нежная белая кожа, выпустила наружу алую кровь, скатила по
длинному лезвию дрожащую каплю. У Ратши глаз был намётанный: сразу понял, что
Хакон не в игрушки играл. Пошевелит рукой – и рванет из тонкой мальчишеской шеи
тугая клокочущая струя…
Авайр стоял рядом, смотрел. Так стоял, будто Хакон не один
только меч добыл из кургана, но и самого духа могильного наверх с собой
прихватил – Авайра!
Корел первым заметил бесшумно подходившего Ратшу, но не
издал ни звука – не посмел. Лишь в глазах вспыхнула отчаянная надежда: неужто выручит,
спасёт?..
– Убери меч, готландский гость, – сказал Ратша
негромко, с тем чтобы Хакон не дёрнул невзначай рукой, не убил зря. – Не
своего холопа казнишь. Не ты его сюда приводил, не ты уведешь.
Хакон и Авайр обернулись одновременно. Пелко хватило мгновения,
чтобы метнуться из-под меча и схватить с земли свой нож. Вот теперь Хакон
получит его прямо в сердце за десять шагов, если надумает ещё раз подойти и
замахнуться… Он ведь не знал, что Хакон мог остановить своим мечом не то что
нож – стрелу, пущенную в упор.
Но Хакону было не до него: неплохо же сделал этот Ратша,
поспешив на выручку слуге! Ратша хмуро смотрел на меч, колебавшийся в двух
пядях от его груди. Славный меч с рукоятью, выложенной серебром. Узор на
серебре был наполовину стёрт жёсткой Хаконовой ладонью, а может, ещё той рукой,
что рубилась этим мечом сто лет назад…
– Храбро ты защищаешь своего финна, – весело
улыбнулся Хакон. – Ты один во всем Альдейгьюборге не слышал про то, как
твоя невеста бегала к нему в конюшню повеселиться!
Эти слова ударили без промаха. Вот теперь Ратша сам
потребует хольмганга, ибо подобного не спустит не то что викинг, но даже и раб.
Будет названо место и день, и станет ясно, кому из них Один покровительствует
больше!
И не ведал отчаянный Хакон, что словенский воин не может
жить оскорбленным. Словенин сумеет сдержать хмельную, угарную ярость. Он трижды
допросит себя, не сам ли виноват, – но чести своей на глумление не отдаст
ни прилюдно, ни наедине! Ратша не торопясь расстегнул на груди серебряную
пряжку, стянул с плеч и далеко отшвырнул теплый шерстяной плащ. Длинный клинок
с гадючьим шипением пополз вон из ножен.
– Не на живот, гость готландский, – теперь уж на
смерть…
Хакон расхохотался ему в лицо. И быстро шагнул в сторону,
чтобы стена конюшни не помешала замаху.
Пелко и сам не помнил, как спасся оттуда за угол. Хотелось
ему бежать прочь во все лопатки, но ноги не понесли. Зажал ладонью порезанную
шею и кое-как проковылял в большой двор, где охотники с шутками и прибаутками
седлали коней и стоял на крыльце дружинного дома воевода Ждан с копьем в руках.
Надо было бы Пелко крикнуть, поднять шум. Так и сделал бы, но тут едва не
налетел на него бежавший куда-то Святобор.
– Что с тобой? – спросил он немедля.
Думал, наверное, пожалеть, решив – Ратша опять за что-нибудь
наказал.
– Ратша там… Хакона убивает, – не отнимая от горла
руки, сипло выговорил корел.
Святобор переменился в лице и опрометью кинулся за конюшню,
а Пелко прислонился к стене, озираясь будто спросонья. Он сумел не струсить,
когда гёты подступили к нему вдвоем, а теперь растерялся: как быть? Убьет Хакон
Ратшу и примется опять за него. Убьет Хакона Ратша и сам тут же занесет над ним
меч – говори, щенок, к тебе Всеслава похаживала?.. Что же теперь? Самому
погибнуть – полдела, а вот сестренке нареченной беду в гости зазвал – с этим
как?..
Зато Ждан Твердятич приметил, оказывается, ошеломленного
корела и то, как, переговорив с ним о чем-то, сорвался бежать сын Святобор.
– Эй, малый! – позвал он. – Поди-ка сюда!
Святобор вывернулся из-за угла, когда Хакон и Ратша уже
сравнили мечи и теперь шли друг на друга – убивать. Святобор понял это с
первого взгляда. Поздно было кричать, поднимать переполох. Безоружный Святобор
отчаянно бросился между ними.
– Ратша, остановись!
