Я промолчал.
– Это моё место, – повторил он, надуваясь. –
Поди прочь! А не то хозяину твоему скажу!
Я зло огрызнулся:
– Сам поди прочь, возгря бестолковая!
Он едва не заплакал от унижения и бессилия. Других рыбаков
на Мутной было не видать, поди жаловаться, так и послуха не сыщешь. Я смотрел
на него исподлобья и почти ждал, чтобы он кинулся на меня с кулаками или
вправду побежал к Добрыне, бить челом на холопа неучтивого. Но нет! Драться со
мной он был ещё мал, жаловаться – слишком горд. Вот что он сделал: отошёл чуть
подальше, за мою спину, и сам встал ко мне спиной. И, наверное, принялся сам
себя уговаривать, что здесь-то и было самое лучшее местечко, ещё получше моего.
И застучал пешнёй об лёд, пробивая лунку. Потом спустил в воду крючок и замер
над ним.
9
Рыба что-то не торопилась к наживке: видать, Дражко своим
стуком и криком всю распугал. Я сидел нахохлившись и думал о Жизномире и о том,
почему мне тогда не захотелось к нему подходить. А ещё о своём хозяине Добрыне,
которому Дражко сулился на меня наговорить. Пускай говорит!.. Почему-то я был
уверен, что усмарь меня не накажет. А и накажет, невелика беда. Я не обозлюсь.
Отчего так? Кажется, только что хозяина купившего ненавидел,
с Олавом треклятым вровне держал. А теперь вот уже и не молчал с ним целыми
днями, как прежде. Пошутит Добрыня – и я с ним посмеюсь.
Вот только шутил мой усмарь день ото дня всё реже…
А что: не про меня ли сказал тогда князь Рюрик – этот будет
свободным?! Я те слова в памяти зарубил накрепко. Взойдёт ещё день, и я сяду с
ними за тот дружинный стол. И будет сам князь на меня посматривать ласково и
гордо. Как отец на хороброго сына. Потому что я стану воином и меча подаренного
не обесчещу – по рукоять умою в нечистой урманской крови. Зарок крепкий дам
смертью убивать их в бою и, пока жив буду, ни одного из этого племени не
пощажу!..
Но только с Жизномиром рядом я не сяду. И хотя бы он семь
стрел мне вытащил, а не одну.
– Ой, – негромко сказал голос Дражка у меня за
спиной.
Я нехотя оглянулся посмотреть, что ещё у прихвостня там
приключилось, – да так и вскочил. Мальчишка-варяг стоял согнувшись дугой и
двумя руками дёргал лесу. Но одолеть не мог: та натягивалась струной и всё ниже
пригибала его к лунке. Вот ведь добыча попалась! Того гляди, самого рыбака не
пустит домой.
Я вырос на реке. Я живо оказался подле него, перенял лесу,
намотал на кулак. И тут же почувствовал на том конце угрюмую, упругую силу,
узнал вес поджарого пятнистого тела, ощутил его ярость и страх. Щука! Такой
зверь Дражку и впрямь был не по силёнкам. Я принялся водить рыбину, то
подтягивая, то распуская лесу. Слабины не давал: мигом вывернет матёрая крючок
из губы, да и поминай как звали. Лесу же не порвёт: ладные были волосья в
хвостах дружинных коней…
А щуку нанесло лихую! Скоро я взмок от борьбы и волнения,
обида ведь упустить такую красавицу, да перед Дражком, да с его крючка. Взялся
за гуж, так не срамись, не говори, что не дюж! Однако наконец хищница устала
выдирать у меня лесу. Притомилась, запросила передышки. Тут-то я и подвёл её
под самую лунку, и, заваливаясь всем телом, обеими руками рванул вверх!
Болотным влажным блеском полыхнула на зимнем солнце
пятнистая живая струя! И бешено забилась на льду, то свиваясь тугим кольцом, то
вновь распрямляясь. В беззвучном крике раскрывалась длинная розовая пасть, и
видно было, что крючок вправду чуть прихватил её за губу – здесь, на льду, он
немедленно выпал, и на нём всё ещё держалась изуродованная тушка живца.
Я выдернул нож: приколоть. И тут Дражко вдруг ястребом пал
на добычу, хватая вертящуюся скользкую рыбину под алые жабры:
– Не тронь, ты!.. Моя щука! Моя!.. Отойди!..
Я сперва и не понял толком, в чём дело. А смекнул – и сам
почувствовал, как словно бы полегчало, подобралось всё тело, только к кулакам
будто прилипло по камню-булыжнику. Эх, носом бы тебя, Дражко, да об лёд!.. Не
ведаю, как устоял. Плюнул в прорубь. Поднял свою удочку, ногой отодрал ото льда
окушков – с мясом, – и без оглядки зашагал к береговому обрыву.
Человеку в ярости всё кажется враждебным; встало бы на
дороге бессловесное дерево – кажется, снёс бы неповинное одним кулаком да и
переступил через пенёк. Встретился бы ладожанин разговорчивый – запустил бы
словом ранящим, а то и в драку нешуточную полез! Почти взобравшись наверх, я
оглянулся. Прихвостень урманский отплясывал вокруг щуки на свой варяжский лад.
Никак, верно, налюбоваться не мог. Ладно, натопчется досыта и поволокёт
зубастую домой. Что скажет, щенок, если спросят, сам ли добыл, сам ли вынул из
воды?
Тут я увидел, как Дражко подвернул ногу и с маху шлёпнулся
на лёд. Суетливо приподнялся, встал, даже рукой махнул – ничего, мол,
пустяки! – и свалился опять.
Ну, плясун, подумалось мне. Вывихнул поди. А не то сломал!
Но подумал я об этом не сразу, а мгновением попозже. Когда
успел уже кинуть и удочку и окушков и пуститься к нему. Подумал и сам себе
подивился: да с чего бы?.. И посреди очередного прыжка уже решил было
остановиться, но не остановился, продолжал бежать. Потом подумал ещё: а ведь
вскочит сейчас, змеёныш, да как расхохочется, натянув нос дурню… Добро же.
Глотать ему тогда ту щуку, да не с головы, а с хвоста!
Но Дражко не вскочил. Приподнялся на локтях, испуганно
поглядел на меня, отмерявшего саженные скачки, и жалко позвал:
– Твёрд!.. Помоги!..
А смотри-ка – подкатила нужда, так и речи ласковые завёл, и
имя припомнил… Я был уже рядом. Я без лишней болтовни наклонился посмотреть его
ногу. Правая ступня, точно, выскочила из сустава. Впредь наука: плясать пляши,
а под ноги смотреть не забывай! Сапожок надо было бы разрезать, но я пожалел
добрую меховую обувку – небось, Добрыня же и тачал. Потихоньку, осторожно, я
потянул сапожок с ноги. Учись, терпи, не всё пряники жевать, бывает и солоно!
Дражко вздрогнул, побелел лицом и заплакал. Малец всё-таки. Щеня глупое…
– Не скули! – сказал я ему. – Не девка! Твой
отец кормщиком был!
Он унялся. Молчал всё то время, пока я стаскивал с него
сапог. И только раз взвыл в голос – это когда я крепко взял в руку его ступню и
дёрнул, ставя её на место.
Идти сам он, конечно, не смог, а кликать на помощь было
по-прежнему некого. Что тут делать? Я взвалил его себе на спину и понёс. Думал,
Дражко закричит взять и щуку, но он и не пискнул. Лезть вверх по круче было
нелегко, трижды я падал на колени, съезжал далеко вниз. Дражко ничего,
помалкивал себе, только знай сопел мне в ухо, крепко обняв за шею… Всё-таки я
выбрался с ним на берег, и тут нас приметил шедший мимо гридень из княжьих.
Мигом вернулся, схватил у меня Дражка, бегом в крепость с ним побежал… Тоже
мне, покалеченного нашёл!
Отдышавшись, я вернулся забрать добро. Постоял над щукой, и
невесть с чего мне стало её жаль.
