Но не случилось рати в тот день. Кинул шапку оземь лихой
князь Вадим. И пошли мы с ним из Ладоги прочь. В тёмные леса пошли, на светлые
озёра. Новый детинец строить, новой дани искать… И ничего – нашли! Срубили
городок малый на берегу сердитого Ильменя-озера, при широком истоке хлопотливой
Мутной реки. Она оттоле к нам в Ладогу текла, в Нево-море. И зажили! Ни один
гость, свой ли, заморский, мимо не проходил. Всяк мыто-пошлину платил нам и
князю нашему Вадиму. Посёлочки кривский, мерянский, чудской да словенский, что
издревле в том месте стояли, под нашей рукою быстро разбогатели, забрало
удумали вкруг себя учинить, Новым Городом назваться.
Рюрик долго нас терпел…
Я выбрался на крыльцо и немалое время сидел неподвижно,
слушая, как утихает в груди бешеный стук. В том бою я последним защищал князя
Вадима. Уже бездыханного. И мой меч свистел и свистел над знакомыми ладожскими
головами – пока не смерклось в глазах…
Рюрик пожелал взглянуть на меня сам. Ты славно бился,
Неждан, сказал он мне. И князю, то ведаю, советовал пойти под меня. Если не
умрёшь нынче от ран, прибавится у меня в дружине добрым бойцом…
Удачи тебе, варяжский сокол, отвечал я ему, и он наклонился
низко, чтобы разобрать мой хрип. Я сказал ещё: убил бы тебя, если бы смог…
И закрыл глаза, и много дней никто не ведал, буду ли жить. А
когда выздоровел, Рюрик подарил мне меч, взамен того, что я иззубрил о его
брони. И белого Морозку снял со своей рукавицы. Он больше не уговаривал меня
остаться. Я же поклонился ему в пояс – и ушёл…
Быть может, у Чурилы Мстиславича, кременецкого князя,
сыщется для меня местечко в дружинной избе. Этот-то князь нашего Вадима не
тише, да только – горько выговорить – умней. Заключил с Рюриком почётный союз и
вот уже несколько лет платит ему дань лёгкую – мира для. Рюрик ему прислал
когда-то войско и воеводу Олега, помог отбиться от хазар. С того и пошло…
Тот не воин, у кого нет глаз на затылке. Показалось, что
смотрят, – оглянись, пока не всадили в спину копья.
Через тын на меня глядел Мстиша. Я взял бы его в отроки, как
и Тура. Сам Лас его не больно жаловал, заметно отличал от троих старших – те-то
были все в него, такие же лобастые, с глазами охотящихся лисов… Мстиша забыл
даже поздороваться.
– Дядька Неждан! – начал он торопливо, косясь по
сторонам, – У батюшки моего вятшие мужи вчера собирались… Сдумали, князь
как наедет, сказать ему, что урожай скудный собрали, дичи не наловили, а взамен
того дать ему Тура с Надёжей холопьями… а княжьи, дядька Неждан, нынче к
полудню быть должны, братья разведывали!
Я поднялся. Сколько уже раз в тяжком сне возвращалось ко мне
былое, и хоть бы однажды к добру. Я подошёл к забору:
– А что, стал бы ты копьё за мной носить, Мстиша?
У него так и засветилась вся славная конопатая мордочка:
– Ой стал бы, дядька Неждан…
Но улыбка тут же пропала, в глазах вновь затлела забота. Я
легонько шлёпнул его:
– Ну, беги.
Он побежал было. Но скоро остановился и глянул на меня с
удивлением. И то: я не бранился, не рвал с себя шапки, не ломал об угол
подвернувшихся под руку кольев. Глаза наши встретились, и я кивнул. Пусть знает
маленький Мстиша, как следует мужу встречать чёрную весть…
Было всё ещё очень рано – только-только прогнали коров. У
моих ребят не было коровы, и они спали. Спал и Братила. Ему было полегчало, но
вчера хворь подступила опять: пролежал в лёжку весь день, да и сегодня навряд
ли поднимется. Я вернулся в дом. Бесшумно пересёк избу. Снял со стены меч. Снял
щит. Осторожно, чтобы не звякнуло, поднял кошель со свёрнутой кольчугой. Всё
привычно! Взялся было за лук, но передумал. Ни к чему.
Так же тихо я вышел во двор. И подпёр дверь толстым колом. А
в то, что Лас вздумает зажечь дом, я не верил.
Я не спеша натянул кольчугу, и железные звенья знакомо
оплели грудь. Я ничем не стал прикрывать её сверху: пусть видят. Так, говорят,
страшней. Я сел на крылечко и положил меч поперёк колен. Надо было бы хоть
немного поработать рукой, но почему-то не хотелось. И стал я ждать…
Первым я увидел кузнеца. Кузнец спешил к своей наковальне,
раскачивать шумные мехи, бросать под молот пышущие заготовки для ножей и
серпов, покрикивать на помощников-рабов… Мы поздоровались, и он заторопился
дальше. Он не спросил, для чего это при мне меч и кольчуга. Не мог не знать
троюродный брат старейшины Ласа, какое непотребство замыслило Печище. Я водился
с кузнецом, ходил к нему в кузню размять плечи, помахать тяжёлым ковадлом. Но в
это утро он прошёл мимо меня, ибо силён человек и славен, покуда стоит за ним
его род… Ладно, кузнец. Спасибо тебе и на том, что хоть не пошёл вместе с
Ласом, отговорился работой…
Немного погодя в дверь заскреблись.
– Выпусти, дядька Неждан, – позвала из-за двери
Надёжа. Я сказал.
– Нет.
В избе притихли… Потом подошёл Братила.
Его дыхание, его спотыкающиеся шаги.
– Беда какая, Неждан Военежич? Выпустил бы.
Он не был трусом, Братила. Он понял – дело неладно, и хотел
встать рядом со мной. Я улыбнулся, представив, что могло из этого получиться. Я
сказал ему.
– Нет, ведун. Ты своё дело делал, я тебе не мешал. А
теперь черёд мой.
Братила отошёл.
Почему-то молчал Тур, и я невольно встревожился, вспомнив
про свой лук. как бы не надумал глупый пустить его в ход… Но беспокойство моё
скоро прошло. Этого лука они там не согнут и все втроём. Уже не говоря про то,
чтобы стрелять.
Солнышко между тем поднималось; я смотрел на него и думал,
что князь вполне мог задержаться. Мало ли. Может, старые бояре притомились
ехавши по жаре через лес. Или шустрые отроки подняли в зарослях прыскучего
зверя… Случись драться, меня одолеют нескоро. Но рано или поздно всё-таки
одолеют.
Я хорошо знал Чурилу Мстиславича, кременецкого князя. Ещё по
Ладоге помнил. И про жену его, княгиню ласковую, слыхал. В этом доме моим
ребятам холопьями теплее будет, чем вольными – здесь. Пусть так! Покуда я жив,
никакой Лас не будет ими распоряжаться. Покуда я жив и держу вот этот меч…
Потом я подумал, что Мстиша мог и напутать. И я просижу тут
весь день на посмешище сельчанам, напрасно ожидая врага. Я нахмурился. Это было
бы хуже всего…
Но Мстиша не обманул. Я поднял голову и увидел их всех сразу
– они выходили из-за соседней избы. Первым, в окружении старших сыновей, шёл
Лас. У всех четверых висели на поясах мечи. А позади толпилась ближняя родня. у
кого топор, у кого лук, у кого тяжёлое, на медведя, копьё… Не на Тура же с
сестрёнкой они воздвигали этакую рать! Должно, предвидели, что будут иметь дело
со мной. Только, верно, думали – сплю ещё.
Высоко же ставил меня Лас, пришёл сам-двадцатый… Ну, уважил,
спасибо за честь! Я ощутил знакомое подрагивание в правом плече. Руке не
терпелось разлучить с ножнами меч.
