Невежество, которое можно было излечить хорошими кроками и справочником бойскаута, – вот что убило его. И хотя я сочувствую его родителям, к нему самому не испытываю ни малейшей симпатии. Подобное умышленное невежество … проявляется в неуважении к земле и, парадоксально, выказывает тот же сорт самонадеянности, который привел к катастрофе танкера ‘Эксон Вальдес’ – другой иллюстрации того, что случается, когда неподготовленные самоуверенные люди запутываются и все гробят. Различие лишь в масштабе.
Надуманный аскетизм МакКэндлесса, его псевдолитературное позерство не оправдывают, а лишь усугубляют его промахи. … Его письма, заметки и журналы … похожи на творения обычного школьника – чуть выше среднего уровня, немного театральные, – или я что-то упустил?
Большинство жителей Аляски считают, что МакКэндлесс был всего лишь еще одним мечтательным желторотым юнцом, ушедшим в леса, чтобы отыскать там решения всех своих проблем, а встретившим лишь комаров и одинокую смерть. За многие годы десятки маргиналов навсегда исчезли в глуши Аляски. Немногие отпечатались в коллективной памяти местных обитателей.
В начале 70-х идеалистичный неформал прошел через деревню Танана, возглашая, что собирается провести остаток жизни “в общении с природой”. В середине зимы полевой биолог обнаружил вещи – два ружья, туристическое снаряжение и дневник, заполненный бессвязным пустословием об истине, красоте и невнятной экологической теории – в пустой засыпанной снегом лачуге около Тофти. Сам юноша исчез.
Через несколько лет ветеран Вьетнама построил хижину на Блэк Ривер к востоку от Чолкицика, чтобы “избавиться от людей”. К февралю он остался без еды и умер от голода, не сделав ни малейшей попытки спастись, хотя лишь в трех милях вниз по течению стояла другая хижина с запасами мяса. В записках об этой гибели Эдвард Хоагленд отмечает, что Аляска – “далеко не лучшее место для игр в отшельничество и единение с миром”.
В 1981 году я и сам наткнулся на своенравного гения на берегу Лагуны Принца Уильяма. Мой лагерь был в лесу неподалеку от Кордовы, штат Аляска. Я тщетно пытался устроиться матросом на сейнер в ожидании начала лососевого промысла. Дождливым днем по дороге в город я встретил неухоженного баламута примерно сорока лет. У него была кустистая черная борода и волосы до плеч, которым не давал упасть на лицо грязный нейлоновый хайратник. Он стремительно шел навстречу, сгибаясь под тяжестью полена длиной в шесть футов.
Я поздоровался, он пробормотал что-то в ответ, и мы остановились поболтать под мелким дождем. Я не стал спрашивать, зачем он тащит в лес мокрое бревно, хотя в нем предостаточно валежника. Обменявшись банальностями, мы разошлись.
Из нашего разговора я сделал вывод, что встретил знаменитого чудака, прозванного местными Мэром Хипушной бухты – берегового изгиба к северу от города, притягивавшего длинноволосых бродяг, с которыми Мэр жил уже несколько лет. Большинство обитателей Хипушной бухты были, как и я, летними скваттерами, приехавшими в Кордову в надежде устроиться на высокооплачиваемую работу в море, а если не выйдет – на фабрике рыбных консервов. Но Мэр был не таков.
В действительности его звали Джин Роселлини. Он был старшим пасынком Виктора Роселлини, богатого ресторатора из Сиэтла, и двоюродным братом Альберта Роселлини, пользовавшегося большой популярностью губернатора штата Вашингтон. В юности Джин был превосходным спортсменом и блестящим студентом. Он запойно читал, занимался йогой, стал мастером единоборств. В школе и колледже он неизменно получал высшие баллы. В Университете Вашингтона и, позднее, в Сиэтлском Университете, он изучал антропологию, историю, философию и лингвистику, набрав сотни зачетных часов, но так и не получив ученую степень. Он просто не видел в этом смысла. Поиск знаний сам по себе был достойной целью, и не требовал внешнего подтверждения.
Шаг за шагом Роселлини оставил университет, покинул Сиэтл и через Британскую Колумбию взял путь на север. В 1977 году он осел в Кордове. Там, в лесах на краю города, он решил посвятить свою жизнь амбициозному антропологическому эксперименту.
“Мне было интересно узнать, можно ли обрести независимость от современных технологий”, – объяснил он десять лет спустя в интервью Дебре МакКинни, корреспонденту газеты “Анкоридж Дейли Ньюс”. Он хотел проверить, способен ли человек жить, как его предки во времена мамонтов и саблезубых тигров, или наш вид ушел слишком далеко от своих корней, чтобы существовать без пороха, стали и прочих продуктов цивилизации. С маниакальной скрупулезностью, характерной для подобных ему безумных гениев, Роселлини очистил свою жизнь от всего за исключением самых примитивных инструментов, которые собственноручно мастерил из природных материалов.
МакКинни поясняет: “Он пришел к убеждению, что люди становятся все более неполноценными существами, и поставил себе задачу возврата в естественное состояние. Он все время экспериментировал с различными эпохами – Римская империя, Железный век, Бронзовый век. Под конец его образ жизни напоминал о временах неолита”.
Он питался корешками, ягодами и водорослями, охотился с копьем и силками, научился переносить жестокие зимы, одеваясь в рванину. Тяготы его только радовали. Его приют над Хипушной бухтой был простой лишенной окон лачугой, которую он построил без помощи пилы и топора. “Обработка бревна острым камнем занимала у него несколько дней”, – пишет МакКинни.
Как будто существование по установленным им для себя правилам было недостаточно напряженным, Роселлини свободное от добычи пропитания время посвящал обязательным упражнениям. Он заполнял дни гимнастикой, поднятием тяжестей и бегом, порой – с грузом камней на спине. В течение одного лета он в среднем пробегал восемнадцать миль ежедневно.
“Эксперимент” Роселлини продолжался более десяти лет, и однажды он почувствовал, что нашел ответ на занимавший его вопрос. В письме другу он объяснил:
Я начал свою взрослую жизнь с гипотезы, что можно превратиться в обитателя Каменного века. Более тридцати лет я последовательно готовил себя к этому. Можно утверждать, что в последние десять из них я действительно наблюдал физическую, умственную и эмоциональную картину Каменного века. Но, как говорят буддисты, в конце концов, пришлось столкнуться лицом к лицу с чистой реальностью. Я узнал, что для человеческого существа, каким мы его знаем, невозможно жить вне общества.
Роселлини воспринял провал своей гипотезы с олимпийским спокойствием. В возрасте сорока девяти лет, он весело объявил, что “пересмотрел” свои цели, и теперь собирается “обойти мир с рюкзаком. Я собираюсь покрывать от 18 до 27 миль в сутки, семь дней в неделю, 365 дней в году”.
Это путешествие так и не состоялось. В ноябре 1991 года Роселлини был найден лежащим ничком на полу своей лачуги с ножом в сердце. Вскрытие показало, что смертельную рану нанес он сам. Записки не было. Роселлини не оставил ни единого намека, почему он решил покончить с жизнью именно тогда и подобным способом. Эту загадку он унес с собой в могилу.
Смерть Роселлини и история его необычной жизни попали на титульную страницу “Анкоридж Дэйли Ньюс”. Злоключения Джона Моллона Уотермэна, однако, привлекли куда меньше внимания. Родившись в 1952 году, Уотермэн вырос в тех же пригородах Вашингтона, где сформировался характер Криса МакКэндлесса. Его отец, Гай Уотермэн, был музыкантом и свободным писателем, и, помимо прочих притязаний на скромную славу, придумывал речи для президентов, бывших президентов и других известных вашингтонских политиков. Глава семейства Уотермэнов также был превосходным альпинистом, с малых лет обучавшим трех сыновей скалолазанию. Джон, средний сын, впервые поднялся на скалу в тринадцать.
