Он хотел испытать себя таким образом, чтобы иметь право гордо сказать: “это немало значит”. У него были высокие – кто-то скажет, что претенциозные – духовные стремления. Согласно моральному абсолюту, присущему убеждениям МакКэндлесса, испытание, в котором благоприятный исход гарантирован, вовсе не испытание.
Конечно, не только юнцы подвергают себя опасности. Джон Мьюир известен в основном как видный борец за охрану природы и основатель клуба Сьерра
[7]
, но он также был отважным путешественником, бесстрашным покорителем гор, ледников и водопадов, среди лучших эссе которого есть захватывающее описание того, как он едва не разбился в 1972 году при восхождении на гору Риттер в Калифорнии. В другом эссе Мьюир восторженно описывает, как его застиг жуткий ветер на верхних ветках стофутовой Дугласовой пихты:
Никогда прежде я не видел столь величественной радости движения. Тонкие деревья гнулись с приятным свистом в необузданном потоке, кружась и склоняясь вперед и назад, в круговерти, вычерчивая неописуемые сочетания вертикальных и горизонтальных кривых, пока я, напрягая все мускулы, держался за ветку, словно трупиал на тростинке.
В то время ему было тридцать шесть. Что-то мне подсказывает – Мьюир не счел бы МакКэндлесса странным или невразумительным.
Даже степенный, чопорный Торо с его знаменитой сентенцией, что “вполне достаточно напутешествовался в Конкорде”, все же соблазнился посетить более опасную глушь штата Мэн прошлого века, и подняться на гору Катадин. Восхождение на “дикую и ужасную, но исполненную красоты” вершину испугало и потрясло его, но также наполнило благоговением. Тревога, испытанная им на гранитных высотах Катадина, вдохновила лучшие его произведения, и в корне изменила образ мыслей о земле в ее грубом, неукрощенном облике.
В отличие от Мьюира и Торо, МакКэндлесс удалился в глушь на для того, чтобы размышлять о природе или о мире в целом, но скорее чтобы исследовать внутреннюю природу своей собственной души. Однако вскоре он понял то, что Мьюир и Торо уже давно знали: длительное пребывание на лоне природы неизбежно обращает взор не только вовнутрь, но и вовне, и невозможно жить вдали от людей и не обрести тонкое понимание и сильную эмоциональную связь с землей и всем, что на ней.
Записи в дневнике МакКэндлесса содержат мало раздумий о дикой природе, да и вообще мало каких-либо размышлений. Лишь беглые заметки об окружающем пейзаже. В самом деле, как заметил Эндрю Лиске, прочитав фотокопию дневника, “эти записи в основном посвящены тому, что он съел. Он почти не писал ни о чем, кроме пищи”.
Эндрю не преувеличивает, дневник очень похож на перечень собранных растений и добытой дичи. Но было бы ошибочным заключить, что МакКэндлесс не смог увидеть красоты окружающей природы, что невероятный пейзаж оставил его равнодушным. Как заметил специалист по экологии культуры Пол Шепард,
Бедуинский кочевник не восторгается видами, не рисует пейзажи и равнодушен к непрактическому естествознанию. … Его жизнь так тесно связана с природой, что в ней нет места абстракциям, эстетике или “природной философии”, которую можно было бы вычленить из остальной его жизни. … Природа и его связь с нею – дело смертельной серьезности, облаченное в обычаи, таинства и опасности. Его личный досуг далек от бездеятельного развлечения или отстраненного вмешательства в естественные процессы. Но неотъемлемой частью его жизни является понимание их существования, местности, непредсказуемой погоды, той хрупкой грани, на которой покоится его существование.
То же можно сказать и о МакКэндлессе во время его пребывания у реки Сушана.
Было бы слишком легко представить Кристофера МакКэндлесса еще одним типичным пылким мальчишкой, рехнувшимся подростком, который прочел слишком много книг, но не обрел ни капли здравого смысла. Но стереотипы здесь не работают. МакКэндлесс не был очередным незадачливым бездельником, томимым экзистенциальным отчаянием. Наоборот, его жизнь была преисполнена смысла. Но его цель лежала вне протоптанных путей, МакКэндлесс не верил в ценность того, что достается слишком легко. Он от себя требовал многого – слишком многого, как оказалось в итоге.
Пытаясь объяснить необычное поведение МакКэндлесса, некоторые упирали на то, что, подобно Джону Уотермэну, он был невысокого роста и мог страдать от “комплекса коротышки”, постоянной неуверенности, которая заставляла его доказывать свою мужественность экстремальными физическими испытаниями. Другие считали, что в истоке его гибельной одиссеи лежал Эдипов конфликт. Хотя обе гипотезы в чем-то могут оказаться правдивы, заочный посмертный психоанализ этого толка – сомнительное и весьма спорное предприятие, которое неизбежно упрощает отсутствующего пациента. Вряд ли можно извлечь пользу из превращения странных духовных исканий МакКэндлесса в список психопатических расстройств.
Роман, Эндрю и я глядим на мерцающие угольки. Уже поздняя ночь, но мы все еще беседуем о МакКэндлессе. Роману тридцать два, он любознателен и откровенен, получил в Стэнфорде докторскую степень по биологии и стойко не доверяет общественному мнению. Он провел свою юность в тех же пригородах Вашингтона, что и МакКэндлесс, и счел их удушающими. Впервые он приехал на Аляску в девять лет, чтобы навестить трех дядюшек, добывающих уголь в Усибелли, крупном карьере в нескольких милях к востоку от Хили, и моментально влюбился в Север. В последующие годы он постоянно возвращался в сорок девятый штат. В 1977 году, закончив школу лучшим в классе, он переехал в Фербэнкс и поселился на Аляске.
Теперь Роман преподает в Тихоокеанском Университете Аляски в Анкоридже, и широко известен своими длительными приключениями в глуши. Среди прочего, он преодолел всю тысячу миль хребта Брукса пешком и на веслах, проехал зимой на лыжах 250 миль через Арктический Национальный Заповедник, прошел семисотмильный Аляскинский хребет и первым поднялся на тридцать с лишним северных гор и скал. И Роман не видит особой разницы между его собственными широко уважаемыми похождениями и приключением МакКэндлесса за исключением того, что МакКэндлессу не повезло, и он погиб.
Я описываю самонадеянность и глупые ошибки МакКэндлесса – несколько промахов, которые стоили ему жизни. “Да, он напортачил немного, – отвечает Роман. – Но я восхищаюсь тем, что он попытался сделать. Жить совершенно отрезанным от цивилизации, месяц за месяцем, невероятно сложно. Я никогда этого не делал. И очень сомневаюсь, что многие из тех, кто называет МакКэндлесса неумёхой, когда-либо совершали это, хотя бы на пару недель. Долго жить в глуши Аляски, существуя лишь тем, что удалось подстрелить или собрать – большинство людей даже не представляют, как это сложно. А МакКэндлессу почти удалось”.
“Мне сложно не сравнивать себя с этим парнем, – продолжает Роман, пошевеливая угли палкой. – Не хочется признаваться, но не так давно я легко мог закончить так же, как и он. Когда я только переселился на Аляску, то был очень похож на МакКэндлесса – такой же молодой и горячий. Уверен, что многие жители Аляски имели немало общего с МакКэндлессом, когда впервые попали сюда, включая изрядное число его критиков. Наверное, именно поэтому они так обрушиваются на него – он слишком напоминает им о том, кем они когда-то были”.
