— Я скажу вам, что думаю. Я уверен, чем меньше обращаешь на это внимание, тем лучше.
— Вот как?
— Да.
Форс сделал пометку в блокноте.
— Ну и как вы отреагировали?
— Когда стали появляться свастики? Мы попытались выяснить, кто их рисовал, но так и не узнали. Я поговорил с учителями и попросил их провести беседы в классах.
— О чем именно?
— О нацистских символах, нацизме, неонацизме.
— И они провели такие беседы?
— Думаю, что да.
— Когда в школе Люгнета появилась первая свастика?
Хумблеберг задумался.
— Пять лет назад. Около спортзала.
— Нурдстрем сказал, что злоумышленники использовали лестницу.
— Это верно.
— Итак, вы поговорили с учителями, они провели беседы с учениками, а потом появилось еще несколько свастик?
— Да. Через несколько месяцев таким же образом разукрасили холл около дирекции.
— Вы заявляли об этом в полицию?
— Я уже не помню.
— Мой коллега Нильсон утверждает, что никакого заявления по поводу вандализма в школе Люгнета не было.
— Вполне возможно, что мы не заявляли. Форс записывал ответы Хумблеберга в блокнот. В дверь постучали. Это была Маргит.
— Шкафчик принадлежит Аннели Тульгрен.
— Спасибо, Маргит, — поблагодарил Хумблеберг.
— Аннели Тульгрен, — сказал Форс, записывая имя. — В какой класс она ходит?
— В девятый «С».
— Можно вызвать ее сюда?
— Конечно, если она в школе, — Хумблеберг снова повернулся к местному телефону. — Маргит, будь добра, позови сюда Аннели из девятого «С». — Хумблеберг поднялся и надел куртку. — Что-то мне нехорошо. Весенняя простуда, немного знобит. — Он озабоченно посмотрел на Форса, склонившегося над своими записями. — Скажите, то, о чем мы говорили, как-то связано с исчезновением Хильмера?
И никто из них не видел Хильмера.
Истекающего кровью на полу.
С полным ртом коричневых, влажных листьев.
Лежащего на полу перед ними.
— Я не знаю, — сказал Форс. — А как вы думаете?
Хумблеберг выглядел озадаченным.
— О чем?
— Вы знакомы с Бергом?
— Конечно.
— Вы ведь оба занимаетесь политикой?
— Мы члены разных партий.
— Но все же вы знаете друг друга довольно хорошо?
— Да.
— Берг сказал, что Хильмер Эриксон поссорился с подростками, которые рисовали свастику.
— Я об этом ничего не слышал.
— Вам не кажется странным, что Берг осведомлен лучше вас?
— Не кажется. Нурдстрем депутат. И он обо всем сообщает Бергу. Они соратники по партии. И к тому же ректор не обязан все знать.
— Разве ректор не обязан знать, что один из его учеников поссорился со школьными нацистами?
Хумблеберг покачал головой:
— Насколько я понимаю, нацистов у нас тут нет. Это просто хулиганы, которые из кожи вон лезут, чтобы вывести взрослых из себя. Вряд ли их выходки можно назвать нацистскими.
— О каких именно хулиганах вы говорите?
Хумблеберг задумался.
— Я не совсем уверен и не хотел бы называть никого конкретно.
— Свастика ведь достаточно конкретна?
— Да, но даже если у меня есть определенные догадки, то ведь между предположением и уверенностью есть огромная разница. Что будет, если я обвиню нескольких учеников в неонацизме только потому, что они поссорились со своим одноклассником? Ссоры между подростками — совершенно обычная вещь, никакого криминала тут нет.
Форс записал. Зазвонил телефон. Хумблеберг снял трубку и ответил, что он будет занят еще полчаса. Едва он положил трубку, как в дверь постучали и появилась Маргит.
— Вот Аннели.
Позади Маргит возникла рослая девочка. У нее были широкие бедра и явно избыточный вес. Светлые волосы собраны в хвост, лицо без макияжа. Она была одета в черные ботинки, мешковатые брюки и серый свитер.
Маргит закрыла двери. Хумблеберг откашлялся.
— Это Форс, полицейский. Он хочет задать тебе несколько вопросов.
Тут Хумблеберг повернулся к Форсу.
— Я думаю, что вы хотите поговорить наедине?
— Вовсе нет, — ответил Форс. — Аннели, садись, пожалуйста.
Девочка сделала несколько шагов вперед и села на пустой стул перед столом Хумблеберга. Форс открыл чистую страницу в блокноте, посмотрел на часы и отметил на бумаге время.
— Меня зовут Харальд Форс. Как пишется твое имя?
Аннели произнесла имя и фамилию по буквам.
— Можешь написать его тут? — спросил Форс, снова открыл чистую страницу и протянул Аннели блокнот и ручку. Круглым девчоночьим почерком Тульгрен написала «Аннели Тульгрен». Форс взял у нее блокнот обратно.
— Так тебя все же зовут Аннели? Девушка улыбнулась немного насмешливо.
— Вы думаете, я написала неправду?
— Но на твоем шкафу написано другое имя.
— Да.
— Какое имя написано на твоем шкафу?
— Кристина Полленшерна.
Форс снова достал блокнот.
— Можешь написать и это имя тоже?
— Конечно.
И Аннели написала «Кристина Полленшерна».
Форс взял блокнот и посмотрел сначала на запись «Аннели Тульгрен», потом на «Кристина Полленшерна».
— Слова «Кристина Полленшерна» на шкафу написала ты?
Рот Аннели растянулся в широкой улыбке. Она перевела взгляд на Хумблеберга, затем снова посмотрела на Форса.
— Что это? Допрос?
— Это не допрос, — сказал Форс, — на допрос вызывают, когда подозревают в совершении какого-то преступления. Ты же лишь написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу, а это, хоть и запрещено школьными правилами, едва ли требует вмешательства полиции. — Форс помолчал. — Значит это ты написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу?
— Да, я, — сказала Аннели и широко улыбнулась. — Я могу идти? У нас математика, это мой любимый предмет.
— Еще пару минут, — сказал Форс. — На твоем шкафу еще нарисованы две молнии,
Аннели стала серьезной.
— Ну и что?
— Молнии нарисовала тоже ты?
— На этот вопрос я не отвечу.
