— Мы посылаем господину президенту петицию с прошением пересмотра дела Вики Рая. Наша цель — собрать десять миллионов подписей. Вы поставите свою, Шабнам-джи?
— Нет, — покраснела я. — Политика меня не интересует.
— Дело не в политике, мэм, а в правосудии, — возразил один серьезный парнишка. — Сегодня убита Руби Джил, а завтра на ее месте можете оказаться вы.
— Сочувствую вашим идеям, но имя свое поставить не могу, — ответила я и вежливо извинилась.
Студенты ушли с понурым видом.
Жаль. Я всего лишь последовала совету моего секретаря, Ракеш-джи — никогда, ни при каких условиях не критиковать действия правительства. Нарушить правило — значит собственноручно повесить у себя над головой дамоклов меч. Государство непременно отомстит. Кому нужна лишняя налоговая проверка или проволочки с выпиской загранпаспорта?
И вообще, не думаю, что меня постигнет судьба Руби Джил. Баркха сказала правильно: богатые и знаменитые убивают людей безнаказанно, а сами умирают от старости в своих постелях.
17 февраля
Отправляюсь на три недели в Австралию: нужно записать три музыкальных эпизода с Ритиком Рошаном для картины господина Махеша «Метро». Впервые лечу в эту страну и жду не дождусь увидеть все достопримечательности, о которых так много слышала.
Рам Дулари останется совершенно одна, и я велела Бхоле получше приглядывать за ней и за домом.
20 февраля
По-моему, Сидней — лучший город на свете. Я видела оперный театр и Харбор-Бридж, это волшебно. И кажется, ни на одном пляже мира не встретишь столько бронзовых от загара тел, как на Бонди-Бич. К тому же австралийцы удивительно жизнерадостны.
Здесь ужасно весело.
Особенно любопытно смотреть, как местные белокурые голубоглазые красотки крутят бедрами в тандеме со мной под музыку хинди. В Болливуде почти уже стало хорошим тоном, de rigueur,
[202]
чтобы белые танцовщицы — фиренги,
[203]
— вихляя бедрами, выплясывали под дудку наших смуглокожих актеров — дейси. В одном из отснятых сегодня эпизодов, к примеру, австралийские блондинки ползали у ног Ритика, бегали за ним на карачках, тяжело дыша, словно собаки в жаркий день, и умоляли о поцелуе.
Не это ли называется колониализм наизнанку?
4 марта
Сегодня произошел очень занятный случай. В моем гостиничном номере появился мужчина с серебряной шевелюрой и грубым, изрезанным глубокими морщинами лицом, назвавшийся Лучио Ломбарди. Изъясняясь на превосходном английском языке, он представился управляющим арабского принца, имя которого я запамятовала.
Я спросила, что привело его в Сидней. Мужчина поведал о том, как принц однажды увидел мои фотографии — и тут же влюбился без памяти. В общем, он был готов заплатить сто тысяч долларов, лишь бы провести со мной одну-единственную ночь на шестнадцатое марта (его день рождения). Согласно плану меня должны были посадить на частный самолет, принадлежащий принцу, доставить в Лондон и поселить в фешенебельной гостинице «Дорчестер» в обществе означенной титулованной особы, а рано утром вернуть в Мумбаи.
Все это мистер Ломбарди изложил весьма любезным тоном режиссера, пересказывающего актрисе новый сценарий. Судя по виду, мой гость обладал серьезными связями, не говоря уже о деньгах, однако он просчитался, недооценив темперамент индийской примадонны.
— Решительно возражаю! — возмутилась я. — Да за кого меня принимает ваш принц? За какую-то дешевую проститутку?
Впрочем, несмотря на все старания изобразить оскорбленную невинность, в глубине души я ничего подобного не испытывала. Мне ли не знать, что в глазах мужчин мое место — где-то посередине между женой и шлюхой. Жену можно совратить, шлюху купить, а знаменитой актрисе вроде меня — предложить сделку. Что, собственно, и сделал мистер Ломбарди.
Итальянец явно не был готов к отказу. Он принялся настаивать, поднял цену до двухсот тысяч долларов, потом до трехсот и в конце концов — до полумиллиона, причем пятьдесят процентов наличными я могла получить сейчас же, не выходя из номера.
В качестве последнего козыря Ломбарди достал из кармана портрет самого принца. Я представляла себе уродца-карлика, пораженного венерическими болезнями, однако на глянцевом фото был изображен цветущий молодой мужчина, облаченный п ниспадающую до лодыжек тунику арабского типа и головную повязку из клетчатой ткани. На длинном светлокожем лице царили пышные каштановые усы.
Надо признать, принц очень даже ничего (хотя есть в нем и что-то изнеженное, женоподобное), да и полмиллиона долларов — приличные деньги. Это же двадцать миллионов рупий. Недурная приманка.
Я мысленно подсчитала. В банке у меня почти шестьдесят миллионов рупий. Чтобы скопить такой капитал, нужно было пахать перед камерами три с половиной года. А тут предлагается треть этой суммы всего за одну ночь работы.
Что такое «ночь», если вдуматься? В лучшем случае два сексуальных раунда (будь мой арабский принц даже самим шейхом, на третий раз его вряд ли хватит). Всего получается двадцать две минуты, не больше. Выходит, я заработаю двадцать две тысячи семьсот двадцать семь долларов в минуту. Триста семьдесят восемь в секунду. Вот это да! Пожалуй, разве что Мохаммед Али делал деньги быстрее. Зато его избивают до синяков, а я, вероятно, еще и удовольствие справлю.
И все-таки я сказала «нет». Ломбарди резко помрачнел.
— Вы совершаете огромную ошибку, мисс Саксена, отвергая столь щедрое предложение. Или вас беспокоит нежелательная реклама? Уверяю, мы будем хранить молчание.
— Нет, — отвечала я.
— Значит, все дело в старомодной морали? Разве же вы не слышали итальянской пословицы: «Ниже пояса нет ни религий, ни правды»?
— Просто я вам не товар, господин Ломбарди. Так и передайте своему принцу! — отрезала я, захлопывая дверь за его спиной.
Мало ли чего у нас не хватает ниже пояса. Главное, чтобы в голове доставало ума. Своим отказом я лишь распалю горячую страсть этого принца. Уверена, что на следующий день рождения он удавится, но бросит к моим ногам не менее миллиона!
Вот что я называю «Непристойное предложение».
Интересно, почему до сих пор не сняли индийский римейк этого фильма?
8 марта
Это самый черный день в моей жизни; даже не знаю, с чего начать.
Я почуяла неладное сразу, как только покинула борт самолета, прилетевшего в восемь вечера из Сингапура, и не увидела Бхолу в толпе встречающих.
— А где Бхола? — спросила я у Кундана, водителя, приехавшего за мной в аэропорт на «мерседесе».
