В западном углу сада оглушительно разрывается бомба-шутиха. Повар неодобрительно поглядывает на ребятишек, танцующих на лужайке от радости.
— Только посмотрите на этих недоумков, биби-джи, — ворчит он. — Они же не просто салют, они наши деньжищи на ветер пускают. Что ни «бум», то сотня рупий.
Шанти потирает глаза, которые сильно чешутся от ядовитого дыма, и негромко кашляет.
— Старовата я стала для этих петард. Уж лучше бенгальские огни.
— Не понимаю, зачем сахиб пустил этих уличных голодранцев к нам в дом да еще накупил пиротехники на пять тысяч рупий. Вот увидите, к завтрашнему утру весь сад будет загажен. А мне потом убирать.
— Аррэ, Гопи, разве у тебя нет сердца? — возражает Шанти. — Бедные малыши, может быть, ни разу в жизни не видели такого салюта. Я рада, что Мохан зазвал их сюда, к нам на праздник. Это его первый добрый поступок за тридцать лет.
— Что верно, то верно, — уступает повар. — В прошлом году в Лакхнау сахиб весь Дивали резался в карты в казино. А сегодня он сидел в храме, поклонялся богине Лакшми вместе с вами и даже впервые на моей памяти постился. Прямо не верится, что перед нами тот же самый человек.
— Лишь бы только больше ничего не менялось, — отзывается жена хозяина и подзывает детишек за сладостями: — Сюда, сюда! Кому прасада?
[74]
Заметив в саду Бриджлала и Рупеша, она восклицает:
— Ну, как идут приготовления к торжеству?
— По вашему благословению, биби-джи, свадьбу назначили на воскресенье, второго декабря, — просияв, отвечает водитель. — Надеюсь, что вы и сахиб окажете нам великую честь своим присутствием.
— А как же, Бриджлал, — кивает Шанти. — Ранно для нас как родная дочь.
— Что это, биби-джи? — в испуге кричит Рупеш, указывая пальцем на окно второго этажа, откуда клубами валит черный дым.
Хозяйка поднимает глаза — и коробка со сладостями падает у нее из рук.
— Боже, кажется, в комнате Мохана пожар. А он спит внутри! Бегите, спасайте сахиба! — кричит она, устремившись к дому.
Взбежав по ступеням, Гопи, Бриджлал, Рупеш и Шанти обнаруживают, что Мохан заперся изнутри.
— Откройте, сахиб! — рычит водитель и молотит по двери кулаками.
Никакого ответа.
— Господи, он задохнулся и потерял сознание! — дрожащим голосом причитает Шанти.
— Надо бы выломать дверь, — советует Гопи.
— Разойдись… Дорогу! — командует Рупеш.
И хочет с разбега налечь на дверь, но та вдруг сама по себе отворяется, обдав его сильным жаром. Кумар на негнущихся ногах выходит из комнаты. Лицо у него багровое, одежда и руки черны от сажи.
Мужчины бросаются в комнату затушить огонь, а Шанти остается, чтобы позаботиться о своем супруге. Тот кашляет, хрипит, потом широко разевает рот и начинает глотать свежий воздух.
— Аах… Аах…
Рупеш выходит из спальни, весь в копоти.
— Потушили, сахиб, — сообщает он. — Хорошо, что горели одни занавески.
— Слава Богу, — говорит Шанти Кумару, — как же вовремя ты проснулся.
Тот часто-часто моргает.
— А что стряслось-то?
— У тебя в комнате был пожар.
— Пожар? И кто же его устроил? — подозрительно щурится Мохан.
— Это все уличная ребятня в саду, — заявляет Гопи.
— Ребятня? Откуда ей взяться в моем доме? — гневно вопрошает хозяин.
Повар с водителем озадаченно переглядываются.
* * *
Некоторое время спустя Кумар, переодевшийся в чистый костюм, спускается в столовую.
— Есть хочу, — говорит он повару. — Где мой ужин, Гопи?
— Все готово, сахиб, точно как вы приказывали, — отзывается тот и ставит на обеденный стол пустое блюдо, а рядом кастрюлю со свежеприготовленными роти.
[75]
Мохан берет кусочек — и тут же выплевывает.
— Что за дрянь? — с отвращением кривится он. — Это не фрикадельки с карри.
— Тыква с карри, приготовленная специально без лука и чеснока.
— Что за дурацкие шутки! Я терпеть не могу тыкву!
— Но вы употребляете только вегетарианскую пищу.
Всегда знал, что у тебя нет мозгов, а теперь еще и с ушами проблемы? С какой стати мне есть эту гадость?
— Значит, так, сейчас же подай мне мяса, хотя бы курятины, или беги собирать вещи.
Гопи уходит, почесывая в затылке, и возвращается вместе с Шанти.
— Так ты больше не вегетарианец? — осторожно спрашивает она.
— А когда это я успел превратиться в вегетарианца? — скалится муж.
— Две недели назад. Ты сам объявил, что отказываешься от мяса и алкоголя.
— Ха! — усмехается Мохан. — Надо быть полным психом, чтобы додуматься до такого.
— Еще немного в этом доме — и я им стану, — бормочет себе под нос Гопи, убирая с обеденного стола.
Тут Мохан пристально смотрит на Шанти, насупив брови. — Что ты там говорила насчет алкоголя? Надеюсь, никто не тронул мою коллекцию виски?
— Ты велел ее уничтожить полмесяца назад, — ровным голосом отвечает жена.
Хозяин вскакивает из-за стола, словно его ударили током, и опрометью бросается в кладовую, переделанную под винный погреб. Вернувшись, он с побелевшим лицом принимается лихорадочно обыскивать кухню — выдвигает каждый ящик, шарит на полках, даже заглядывает в печку. И наконец обессиленно падает на стул.
— Пропали, все до единой… Как ты могла? Двадцать с лишним лет, море усилий — и все псу под хвост. Ты хоть представляешь себе, сколько стоили мои запасы?
— Но это был твой…
— Ох и достали же вы меня! — шипит Кумар, и в его глазах загорается недобрый огонек. — Что же я, сам их разбил, или ты провернула все за моей спиной? Отвечай, женщина!
— Да мне-то зачем бить бутылки? Я тридцать лет их терпела, — с несчастным видом оправдывается Шанти. — Ты сам две недели назад заявил, что, мол, ни один человек, будучи в здравом уме, не станет прикасаться к алкоголю или другой отраве.
— Нет, ты точно свихнулась, женщина! Да ни один человек, будучи в здравом уме, не расколотит отменные бутылки с иностранным виски. Так, кто выносил их из погреба?
