— Кто вы? И что вам нужно в моем доме? — строго спрашивает она.
Лысый грубо отталкивает ее в сторону.
— Многовато вопросов, бабуля.
Но маму не так-то легко сбить с толку.
— Ах вы невежи, сейчас я вас проучу! — восклицает она.
И, взяв со стола фонарь, ударяет лысого прямо по пятой точке так что у него чемодан вылетает из рук. Неуклюжий с виду, громила с кошачьей ловкостью разворачивается и бьет ее по лицу кулаком. Растянувшись на полу, мама поднимает голову и всхлипывает. Я вижу, что у нее окровавлен рот, и кричу от ужаса. Она хочет подняться, но, получив по затылку увесистой рукоятью пистолета, падает обратно без чувств. Может, оно и к лучшему: не знаю, как бы мама перенесла то, что случилось, позже.
Снова завладев чемоданом, лысый щелкает замочками, открывает крышку и внимательно изучает содержимое.
— Гм-м-м… Кажется, деньги почти не тронуты. Пропала всего пара пачек. Твое счастье, Мунна Мобильник. Значит, останешься жив. Хотя за кражу все равно ответишь.
— Что… что вы хотите сделать? — хриплым, совершенно не своим голосом говорю я и пячусь к стене.
— Мы позаботимся о том, чтобы ты больше никогда не воровал телефоны, — усмехается лысый и вновь прищелкивает пальцами.
Бриджеш отдает ему пистолет и внезапно ловит меня за руки. Я пытаюсь вырваться, но у него железная хватка. Коротышка замахивается… И тут звонит телефон. Мужчины озадаченно переглядываются. Потом лысый достает из кармана джинсов «Моторолу» и, посмотрев на экран, прижимает ее к уху, а сам выходит за дверь. До нас долетают обрывки фраз: «Да, босс?.. Чемодан? Да, нашли… Да, почти целы… Сейчас же?.. Хорошо… Хорошо… Оставлю Бриджеша и Нату… Я скоро».
— Босс, — сообщает он своим напарникам. — Срочно требует меня к себе с чемоданом. Вы уж тут сами заканчивайте. Завтра увидимся.
Лысый направляет на меня пистолет и делает вид, что стреляет. А потом выходит за дверь. Вскоре с улицы доносится грохот мотоцикла.
Бриджеш по-прежнему держит меня мертвой хваткой, но настоящий ужас внушает именно Нату, его товарищ. Коротышка приближает ко мне свое лицо, зловонно дышит в шею и спрашивает:
— Смотрел когда-нибудь фильм «Месть и закон»?
— Да.
— Помнишь ту сцену, когда Габбар
[112]
просит Тхакура подать ему руки? Полицейский отказывается, и он отсекает ему обе кисти. Мне твои руки не нужны, хватит и пальцев. Давай-ка их сюда, — ухмыляется он, обнажая неровные зубы в коричневых пятнах от сока бетеля.
По моей мокрой от пота спине пробегает озноб. Тем временем Нату берет мою левую руку, отгибает указательный палец и начинает заламывать его назад. Бриджеш торопливо заталкивает мне в рот платок, чтобы подавить крик. Кожа натягивается до предела, кости трещат, и сустав лопается. Раздается такой звук, словно кто-то нажал на пупырчатую упаковку, и фаланги бессильно повисают. Нату довольно ухмыляется и берется за средний палец.
У боли есть одно-единственное хорошее свойство — она вытесняет из разума все прочее, заполняя мозг целиком. Любовь и ненависть, зависть и ревность улетучиваются бесследно, и вы остаетесь наедине с мучительной агонией, терзающей каждую клеточку тела. Потом и агония исчезает; на ее место приходит просто тупая боль. К тому времени, когда Нату добирается до большого пальца, я уже нахожусь за гранью. Однако тут начинается самое страшное. На пороге появляется Чампи в желтовато-зеленом салваре-камизе и без чунни.
— Что случилось, Мунна? — спрашивает она полусонным голосом.
Бриджеш бросает на нее взгляд и брезгливо отворачивается. А вот Нату, похоже, в восторге от ее уродства.
— Ого! Посмотрите-ка, кто пришел? — хищно присвистывает он, наблюдая, как Чампи, больше не узнающая комнату, пытается подойти ко мне.
— Это еще кто? Сестра твоя, что ли? — рявкает Бриджеш, вытащив платок у меня изо рта.
— Да. Оставьте ее в покое, вы же со мной пришли разбираться, — выпаливаю я, жадно глотая воздух. — И вообще, она слепая.
— Да? — Нату пристально смотрит девушке в глаза. — По виду не скажешь.
— Говорю же вам, — подтверждаю я, силясь не выказать своего отчаяния.
— Ладно, сейчас проверим, — бросает Нату и щиплет Чампи за левую грудь.
Сестра возмущенно всхлипывает и принимается вертеть головой, пытаясь понять, где обидчик.
Коротышка хлопает в ладоши.
— Занятно. Такие упругие. Что скажешь, Бриджеш? Не против, если я развлекусь немного?
— Не вздумай тронуть мою сестру! — злобно кричу я и рвусь из вражеских рук, как собака с ненавистного поводка. — Убью, если тронешь, козел!
Нату размашисто бьет меня по лицу ладонью, а Бриджеш заталкивает кляп обратно в рот. Коротышке только этого недоставало для ободрения. Он хватает Чампи, зажимает ей рот волосатой ладонью, а свободной рукой принимается стаскивать одежду. Сестра сопротивляется и трепещет, словно коза под ножом мясника.
Ужас, как и зубную боль, нельзя описать, а можно только пережить. Остается дрожать всем телом и наблюдать, как Нату готовится изнасиловать Чампи.
Лучше бы мне провалиться сквозь землю. Ведь это я один виноват в происходящем. Легко догадаться, что станется с Чампи потом. Она и так слепа, а теперь еще превратится в глухонемую. Будет просиживать целые дни на скамейке, медленно обмахиваясь от зноя, с отрешенным лицом. А по ночам то и дело кричать во сне. Кошмары останутся с ней на всю жизнь. Подобной участи не пожелаешь и злейшему врагу.
Двадцать один год я прожил на свете, отвергая Бога, но в это мгновение сделался верующим. Я начинаю молиться всем божествам, которых только знал и даже не знал, с единственной просьбой: «Пожалуйста, пожалуйста, спасите мою маленькую Чампи». Вспоминаю фильмы, в которых Господь отвечал на молитвы, творя чудеса. Но храмовые колокола не звонят, и пол не трясется.
Отрицание — последнее прибежище бессильных. Нату еще возится с поясом от салвара Чампи, а в моей голове раздается голос, повторяющий без конца. Точно заезженная пластинка: «Это не моя сестра… Это не моя сестра, это не моя сестра… Это дешевая мусульманская шлюха».
Внезапно перед моими глазами вспыхивает живая картинка. Я вижу Лаллана, которого Мехраульский Мясник привязал вниз головой и пытает в полицейском участке. Друга я тоже не смог уберечь. Но если Лаллан был мне ближе родного брата, то Чампи дороже сестры. Духовные узы прочнее кровных.
Подобно тяжело раненному солдату, встающему из окопа, я собираю остатки последних сил и ухитряюсь пнуть Нату правой ногой. Удар приходится под колено. Вздрогнув от неожиданности, коротышка отпускает Чампи, и та с пронзительным криком падает на пол. Нату злобно рычит, вытаскивает из кармана брюк велосипедную цепь, а потом, намотав ее на кулак, хочет с размаха хлестнуть меня по лицу. Я пытаюсь пригнуться, и железка всей своей тяжестью обрушивается на затылок. В эту секунду мне почему-то чудится, будто дверь распахнулась. После этого я проваливаюсь в глубокое забытье, черное и бездонное, но бесконечно желанное.
