— Ты так уверен, что рай вообще существует?
— Но ведь мудрые люди рассказывают…
— Разве они там были?
— Нет, для этого надо сначала умереть.
— Ну, я бы не стал так рисковать. Если бы точно знать, что на небесах вареньем намазано…
— А вот в Лас-Вегасе, по слухам, и правда «намазано». Один кузен говорил, в Неваде на «Ранчо цыпочек» можно заполучить не семьдесят двух девчонок, а и того больше. Ты там бывал когда-нибудь? — В его глазах заблестели жадные огоньки.
Я в жизни не приближался к Вегасу и на тысячу миль, но, чтобы подразнить этого типа, гордо заявил:
— А как же. Бывал, и не раз. У них там по праздникам особые скидки: платишь за двух девчонок, а получаешь сразу шесть.
Видели бы вы, как у парня вытянулось лицо. Зато мое расплылось в довольной ухмылке.
А вот Абу Технарь ни разу не заводил разговоров о Вегасе или девственницах. Однажды, когда он определенно был в духе, я подошел и спросил:
— Слушай, с чего ты вдруг связался с таким, как Абу Кхалед?
— Вообще-то, мистер Пейдж, я учился с отличием в университете электронного машиностроения в Равалпинди, — начал Технарь. — А потом ваши люди забрали моего отца и заключили в лагерь «Гуантанамо». Он никогда не был террористом. А вот я им стал, по милости американцев.
Я не нашелся, что ему ответить.
Время шло, и мое беспокойство нарастало как снежный ком. По словам Технаря, террористы не дождались от президента ни ответа, ни привета. В прессе не появилось ни строчки о моем похищении. Ни на одном телевизионном канале не объявили, что я пропал. Как будто меня и не было.
И это очень сердило Абу Кхаледа.
— Что у вас за правительство такое?! — орал он. — Им на тебя плевать! На угрозы не отвечают, сообщение наше проигнорировали… Ну ладно, двадцать первого февраля мы всему миру явим, на что способны.
— Почему именно двадцать первого? — спросил я. — Это какой-нибудь особенный день?
— Да, крупный индуистский праздник. Самое время, чтобы нанести показательный удар по неверным.
— Что вы намерены сделать?
— Скоро узнаешь.
Я долго ломал голову, все пытался сообразить, что они затеяли. В конце концов загадка решилась сама собой благодаря Сикандару. За неделю до двадцать первого февраля я увидел, как он примеряет широкий кожаный пояс — из тех, которыми награждают чемпионов-рестлеров.
— Вот это да, круто! — выдохнул я. — Где раздобыл?
— Технарь для меня постарался, — ответил Сикандар.
— Ух ты! Значит, чемпионат по рестлингу двадцать шестого января все-таки не отменяется? Может, и Рэнди Ортон
[145]
приедет? — Я даже разволновался.
Сикандар не въехал, о чем разговор, и тогда мне вздумалось показать ему пару движений. Я отнял у парня пояс, обернул вокруг себя и уже собирался застегнуть пряжку, когда молодой террорист завизжал:
— Идиот! Ты чуть всех нас не угробил! — и вырвал у меня из рук обновку.
— Угробил? Почему? — озадачился я.
— Потому что это не просто пояс, придурок, — вмешался Технарь. — Это СБУ, самодельное взрывное устройство с детонатором на пряжке. Полсотни человек разнесет на куски.
Неожиданно до меня дошло, какого рода «работу» доверили Сикандару и Рашиду. Надев пояса, они заявятся в город, вызовут местных жителей на «бой» и в разгар состязания, нажав на пряжки, взорвут себя. А с ними погибнет уйма ни в чем не повинных людей.
Ночью, когда Сикандар улегся рядом со мной, я наклонился к нему:
— Скажи, тебе нравится убивать людей?
— Не я убиваю, а бомба, — ровным голосом отозвался он.
— Да, но кнопку-то нажимаешь ты.
— Я — солдат. Война есть война. Приходится убивать. Тут либо ты, либо тебя.
— Разве у тебя нет семьи? Мамы? Ты не подумал, что будет с ней, когда она узнает о твоей гибели?
— Я много лет назад ушел из родного дома.
— И совершенно все позабыл?
— Помню квадратные окна, в них лился солнечный свет. Маленький дверной проем, выходящий на улицу. Узенькие ступеньки, ведущие в комнату, где висела фотография дедушки. Вот и все.
На этом закончились воспоминания Сикандара об отчем доме. А через несколько дней даже им было суждено бесследно исчезнуть вместе с юношей. Я посмотрел ему в глаза — и содрогнулся, ощутив нечеловеческий холод. Неужели сердце у парня такое же ледяное, как и взгляд?
Ночью мне не спалось. Все это время мир раздирали войны, о которых я даже не слышал. Люди гибли; мальчишки, у которых молоко на губах не обсохло, готовились превратиться в ходячие бомбы, а я и не представлял себе, во имя чего. Словно передо мной раскрылась другая — реальная, страшная жизнь.
Наутро Сикандар и Рашид куда-то ушли, забрав с собой кучу провизии, точно им предстояло долгое путешествие.
— Ну вот и все, теперь нам осталось только ждать, — заметил Кхалед, потирая руки.
На следующий день Омар отправился за едой и не вернулся. Остальные всю ночь напролет не спали, гадая, не попался ли парень в лапы к индийским военным.
— Зря вы Омара послали, — сказал я Абу Кхаледу. — Он же тупой, он собственную пятую точку с фонариком не отыщет.
На рассвете молодой человек вернулся. Пьяный в стельку. Качаясь, ввалился в землянку и заблевал одеяло.
Через несколько часов он протрезвел и с широкой ухмылкой сказал мне:
— Ларри, я это сделал. Теперь я тоже мужчина.
Ему не повезло: зиммедар услышал эти слова, и парню здорово влетело. Технарь потом поделился со мной подробностями. Омар занимался любовью с дочерью пастуха, которой только-только стукнуло тринадцать. И теперь в наказание должен был выдержать тридцать дней поста, то есть не есть ни крошки в течение светлого времени суток. Одна беда: Абу Кхалед почему-то решил, что мы спелись, и меня заодно с Омаром лишили пищи.
Настало двадцать первое февраля. Мои похитители с утра висели на телефоне (у них тут имелась спутниковая связь). Примерно в полдень они получили долгожданную новость. Сикандар и Рашид взорвали себя, погубив тридцать неверных.
Вечером террористы закатили целый пир. Мунир с Альтафом зарезали корову. Я так и не притронулся к мясу. Не смог. Меня преследовало воспоминание о глазах Сикандара. Той ночью в норе было холоднее, чем в преисподней.
В четыре часа Абу Кхалед совершил молитву, и мы сразу тронулись в путь.
— Военные устроят облаву перед рассветом, — объяснил Технарь. — Поэтому нужно срочно менять диспозицию.
