— Какую операцию?
— Ужасно болезненную. Хорошо еще, что несколько дней тебя держат на опиуме. А затем устраивают церемонию под названием нирвана.
— Что за церемония?
— Это значит — родиться заново. Священник берет в руки нож и отсекает гениталии. Раз! — и между ног ничего нет.
Долли стукнула по левой ладони ребром правой. Экети снова ахнул.
— После операции мне оставалось одно — жить как женщина. Гуру взял меня под опеку, отвез в Бенарес.
[167]
Тут я нашла целое поселение евнухов и вот уже скоро семнадцать лет как живу вместе с ними, зову их своей семьей; здесь мое место.
— То есть на самом деле ты мужчина?
— Изначально — да.
— А тебе не бывает чудно ходить без… э-э-э… — замялся мец, — без члена?
Она рассмеялась:
— В этой стране можно и без него прожить. Главное — голова на плечах и деньжат побольше.
— А как вы зарабатываете?
— Поем на свадьбах и детских днях рождения, новосельях и прочих торжествах, дарим благословение. Люди верят, что у нас есть сила отводить беду и напасти. А иногда я оказываю кое-какие услуги банку.
— Что за услуги?
— Люди часто берут кредиты, которых потом не хотят возвращать. В таких случаях банк нанимает евнухов и подсылает к дому нерадивого должника. Мы поем непристойные песенки и вообще поднимаем такой кавардак, что люди волей-неволей, а откупаются.
— Звучит очень весело! Так ты теперь счастлива?
— Тут речь не о счастье, Джиба, — помрачнела Долли. — Мне бы свободу свою сохранить… Ну, довольно. Расскажи лучше, что тебя привело из Джаркханда в Уттар-Прадеш?
— Я убежал из своей деревни. Хочу жениться.
— Ух ты! Это что-то новенькое. Ну и как, нашел себе девущку по душе?
— Нет еще, — смутился туземец. — Хотя все время ищу.
— Решил уже, где остановишься?
— А у тебя нельзя? Здесь так много места.
— Мой дом не ночлежка! — отрезала Долли. — Хочешь остаться — плати за жилье. Деньги-то у тебя есть?
— Да, много, — ответил туземец, доставая бумажки, подаренные инспектором полиции.
Долли пересчитала купюры.
— Четыре сотни. Маловато, но на один месяц хватит. — Она покосилась на гостя и спрятала деньги в таинственные глубины своей блузки. — Учти, нужны еще деньги на еду. Не кормить же тебя каждый день задаром.
— Что же делать?
— Придется искать работу.
— Поможешь?
— Конечно. В городе возводят новую пятизвездочную гостиницу. Завтра отведу тебя на стройку.
— А сегодня ты не могла бы немножечко показать мне свой город?
— Обязательно. Идем со мной, и ты увидишь гхаты Каши.
[168]
При свете дня Чоук словно подменили. Теперь здесь на каждом шагу встречались лавки, в которых торговали книгами, сари, столовым серебром, и придорожные закусочные, где можно было отведать ласси
[169]
со сладостями. Улицы просто кишели людьми. Рикши теснили велосипедистов, коровы бродили прямо в потоке автомобилей.
Экети казалось, будто все только на него и глазеют, пока он нe понял, что на самом деле внимание привлекает его спутница. При виде Долли женшины шарахались в ужасе, мужчины хмурились и презрительно сторонились, а дети насмешливо кричали вслед по-кошачьи. Кое-кто издевательски хлопал ладонями, сводя их вместе боковыми сторонами. Она же как ни в чем не бывало вела туземца за собой через толчею. За проспектом был переулок, а уже за ним начиналась каменная террасная лестница. Каменные ступени спускались к водам Ганга. Так Экети в первый раз увидел гхаты.
Темные волны мерцали, точно расплавленное серебро, качая на себе маленькие лодки, похожие на резвящихся уток. На берегу толпились паломники. Кто-то сидел под зонтиком из пальмовых листьев, внимая советам астролога, другие скупали сувениры, а третьи омывались в реке.
Обритые служители культа распевали мантры, бородатые садху отбивали поклоны солнцу, могучие борцы оттачивали спои спортивные умения. Гхаты тянулись вдоль берега в обе стороны, насколько хватало глаз. Где-то вдали в туманную дымку вплетались тонкие струйки дыма от погребальных костров.
— Эта река зовет к себе и паломников, и скорбящих, — промолвила Долли. — Живые, покойники — всем найдется место на празднике.
— Один человек сказал, — начал Экети, — что люди приезжают сюда умирать. Почему?
— Считается, будто умерший в Каши отправляется прямиком на небо, — ответила Долли.
— Значит, и ты туда попадешь?
— Небеса для всех разные, Джиба, — мягко сказала она. — Мы, евнухи, даже кремации проводим тайно.
* * *
Назавтра было первое ноября — и первый день серьезной работы для Экети. Место, куда привела его Долли, больше всего походило на жерло кратера. Или на вспоротое брюхо исполинского зверя. Мужчины с киркомотыгами усердно терзали его внутренности, а мимо них бесконечной цепочкой шли женщины с тяжелыми ношами на головах. Повсюду громоздились деревянные помосты, похожие на гигантские виселицы, и чудовищные подъемные краны тянулись к небу острыми подрагивающими жалами. Воздух был полон запахом пота и лязгом железа.
Долли нашла знакомого бригадира, мужчину по имени Баббан с вечно хмурым лицом, который, едва посмотрев на играющие мускулы Экети, сразу же взял его на работу. Островитянину вручили лопату и послали вместе с группой других наемников рыть траншею.
Дело это оказалось не из легких. Лопата бессовестно норовила выскользнуть из потных рук. В глаза постоянно лезла желтая пыль. Жара стояла, как в печке, и даже мягкие комья глины, точно уголья, обжигали босые ноги.
Ровно в два часа пополудни громкий вой сирены возвестил о начале перерыва, и туземец испустил вздох облегчения. На обед в этот день был сильно переваренный рис с водянистыми овощами; вкус ему придавала только сладостная возможность немного передохнуть в тени.
Присев с остальными наемниками, молча поедающими свои порции, Экети обратился к тощему, вечно сгорбленному соседу по имени Сурадж, сидящему рядом на корточках:
— А кто владелец этой гостиницы?
— Откуда я знаю? — пожал плечами мужчина в пыльных лохмотьях, пропахших застарелым потом. — Какая-нибудь: крупная шишка. Мне-то что задело? Не нам в ней жить. — Он поднял глаза и присмотрелся к Экети. — Кажется, я тебя раньше не видел. Работал когда-нибудь на стройке?
