И умирает.
И мне снова нечего сказать.
(Он умер, умер.)
Внутри у меня пусто. Сплошная пустота.
— Никто ни к чему тебя не принуждает, Тодд, — ласково произносит доктор Сноу. — Но старейшины деревни хотели бы с тобой поговорить, пока ты не ушел.
Я стискиваю зубы.
— О чем?
— Нам пригодятся любые сведения, которые могут помочь.
— Да чем тут поможешь? — вопрошаю я, хватая рубашку. — Армия придет, перебьет всех жителей, которые не встанут на ее сторону, и дело с концом.
— Это наш дом, Тодд, — говорит доктор Сноу, — и мы будем его защищать. Другого выхода у нас нет.
— Тогда на меня не рассчитывайте… — начинаю я.
— Пап? — перебивает меня детский голосок.
В дверях рядом с Виолой стоит маленький мальчик.
Самый настоящий мальчик.
Он смотрит прямо на меня, глаза широко распахнуты, а Шум такой смешной, яркий, просторный… Я разбираю в нем слова тощий, шрамы и спящий мальчик, и множество теплых чувств к отцу, выраженных единственным словом папа, которое он твердит на разные лады, и в этом слове все: признание в безграничной любви и расспросы обо мне.
— А… привет, малыш! — говорит доктор Сноу. — Джейкоб, это Тодд. Видишь, очнулся!
Сунув в рот палец, Джейкоб поднимает на меня серьезный взгляд и легонько кивает.
— Коза не доится, — тихо говорит он.
— Правда? — Доктор Сноу встает. — Что ж, пойдем и попробуем ее уговорить, а?
Папа папа папа, стучится в Шуме Джейкоба.
— Я схожу посмотрю на козу, — обращается ко мне доктор Сноу, — а потом соберу старейшин.
Я не могу оторвать взгляд от Джейкоба. А он от меня.
Так близко я детей еще не видел, даже в Фарбранче.
Какой же он кроха!
Неужели я тоже был таким крохой?
— Приведу старейшин сюда, — не умолкает доктор Сноу, — тогда и посмотрим, сможешь ты нам помочь или нет. — Он нагибается все ниже, пока не ловит мои взгляд. — И сможем ли мы помочь вам.
Шум у него искренний и доверительный. Мне кажется, он говорит правду. И еще мне кажется, что он ошибается.
— Может быть, — улыбается врач. — А может, и нет. Ты еще даже не видел нашу деревню. Пойдем, Джейк. — Он берет сына за руку. — На кухне есть еда. Ты наверняка умираешь с голоду. Я вернусь через час.
Я подхожу к двери и провожаю его взглядом. Джейкоб с пальцем во рту до последнего оглядывается на меня, пока они с папой не выходят из дома.
— Сколько ему лет? — спрашиваю я Виолу, все еще глядя в коридор. — Даже не знаю, как определить такой возраст.
— Четыре годика. Он мне уже раз триста это сказал. Маловат еще для дойки коз, а?
— В Новом свете совсем нет.
Я оборачиваюсь: Виола стоит, уперев руки в боки, и очень серьезно на меня смотрит.
— Пойдем есть. Надо поговорить.
33
Карбонел-Даунс
Она проводит меня на кухню, такую же чистую и светлую, как спальня. С улицы по-прежнему доносятся рев реки, птичье пение и музы…
— Что это за музыка? — спрашиваю я, подходя к окну. Иногда мелодия кажется смутно знакомой, но стоит прислушаться, как голоса наслаиваются друг на друга, и разобрать уже ничего нельзя.
— Из динамиков в центре поселения, — отвечает Виола, доставая из холодильника тарелку с холодным мясом.
Я сажусь за стол:
— Праздник у них, что ли?
— Нет, — произносит Виола так, словно самое интересное впереди. — Не праздник. — Она достает хлеб, какие-то диковинные оранжевые фрукты и сладкий напиток красного цвета со вкусом ягод.
Я набрасываюсь на еду.
— Говори уже!
— Доктор Сноу очень славный, — сообщает Виола, как бутто я должен уяснить это первым делом. — Он хороший, добрый и много работал, чтобы тебя спасти. Это правда, Тодд.
— Понял. Дальше что?
— Музыка играет днем и ночью, — говорит Виола, глядя, как я ем. — Здесь, в доме, ее почти не слышно, но в центре деревни она грохочет так, что собственных мыслей не разберешь.
Я прекращаю жевать:
— Как в пабе.
— В каком еще пабе?
— Ну в нашем пабе, в Прент… — Я вовремя спохватываюсь. — Откуда мы родом?
— Из Фарбранча.
Я вздыхаю:
— Хорошо, постараюсь не думать об этом. — Откусываю оранжевый фрукт. — Чтобы заглушить Шум, в пабе моего города постоянно крутили музыку.
Виола кивает:
— Я спросила доктора Сноу, зачем они это делают, и он ответил так: «Чтобы мысли мужчин оставались при них».
Я пожимаю плечами:
— Грохот жуткий, но ведь помогает, согласись. Чем не способ борьбы с Шумом?
— Мысли мужчин, Тодд, — говорит Виола. — Мужчин. И старейшины, которые придут за твоим советом, тоже все мужчины.
Меня посещает жуткая мысль.
— Неужели и здесь все женщины умерли?
— Да нет, женщины тут есть, — отвечает Виола, вертя в руках столовый нож. — Они готовят, убирают, рожают детей — и все живут в одном большом общежитии за городом, чтобы не мешать мужчинам.
Я кладу вилку с мясом обратно в тарелку:
— Слушай, я что-то в этом роде видел выше по реке, когда искал тебя. Мужчины спали в одном здании, а женщины — в другом.
— Тодд, — говорит Виола, глядя мне в глаза, — они не желают меня слушать. Ни слова всерьез не воспринимают. На армию им плевать. Как сговорились: называют меня девонькой и чуть по головке не гладят, черт возьми! — Она скрещивает руки на груди. — А с тобой они согласились поговорить только потому, что заметили на дороге караваны беженцев.
— Уилф, — говорю я.
Она удивленно и внимательно изучает мой Шум.
— Вот как… Нет, его я не видела.
— Погоди минутку. — Я запиваю мясо сладким напитком. У меня такое чувство, бутто я триста лет ничего не пил. — Как мы умудрились настолько обогнать армию? Если я здесь пять дней, почему они до сих пор нас не настигли?
— Мы плыли в лодке полтора дня, — говорит Виола, скребя ногтем по столу.
— Полтора дня!.. — задумчиво повторяю я. — Наверное, много миль проплыли.
— Очень много, — кивает Виола. — Я нарочно не останавливала лодку, мы плыли и плыли… Я боялась останавливаться в тех местах. Ты не поверишь, что там было… — Она качает головой.
