Но человек-то всего сто. И если армия мэра все-таки пойдет на лагерь, никто не услышит нашей молитвы.
— Как жиссь, Хильди?
— Привет, Уилф! — отвечаю я.
Старик идет к камням — тоже с тарелкой овсяной каши. Я немного двигаюсь, и он садится рядышком. Ничего не говорит, молча ест кашу и дает спокойно поесть мне.
— Уилф? — доносится до нас женский голос. Это Джейн, жена Уилфа, идет к нам с двумя дымящимися чашками.
Она с трудом пробирается между скал и один раз чуть не падает, расплескивая кофе. Уилф бросается было на помощь, но Джейн успевает сама восстанавить равновесие.
— Нукась, держите! — вопит она, вручая нам чашки.
— Спасибо! — благодарю я, принимая кофе.
Она прячет руки под мышками и улыбается, окидывая нас искательным взглядом широко распахнутых глаз — кажется, будто она ими ест.
— Холодина жуткая, а вы на улице завтракаете! — говорит она, явно требуя объяснений.
— Да уж, — кивает Уилф и продолжает жевать.
— Да ладно, нормально! — говорю я и тоже принимаюсь за завтрак.
— Слыхали, ночью зерновой амбар ограбили? — спрашивает Джейн шепотом, но все равно получается очень громко. — Хлебушком полакомимся!
— Да уж, — повторяет Уилф.
— Любишь хлеб? — спрашивает меня Джейн.
— Люблю.
— Скоро получишь! — говорит она земле, небу и камням. — Скоро получишь!
А потом, не сказав больше ни слова, возвращается в столовую. Уилфу как будто все равно, он даже не замечает. Но я-то знаю, наверняка знаю, что ясный и размеренный шум Уилфа, его молчаливость и кажущаяся пустота — все это напускное, а на самом деле он другой.
Уилф и Джейн стали беженцами: они удрали в Хейвен прямо из-под носа у армии Прентисстауна и подобрали нас неподалеку от Карбонел-даунс, когда Тодда била лихорадка. По дороге Джейн разболелась, и Уилф, наведя справки, отвез ее прямиком в лечебный дом госпожи Форт, где та и лежала во время вторжения армии в город. Уилфа приняли за идиота и даже позволили ему навещать жену, хотя всем остальным это было строго запрещено.
Когда женщины решили сбежать, он им помогал. Я спросила его почему, а он только пожал плечами и ответил: «Иначе бы у меня забрали Джейн». Больных он прятал в своей телеге, а для других приспособил тайник под днищем, чтобы возить их на задания и обратно. Солдаты полагали, что балбес с таким прозрачным Шумом не может ничего скрыть, поэтому Уилф вот уже несколько недель, рискуя собственной жизнью, перевозил туда-сюда целительниц.
Все это ужасно поразило «Ответ».
Но не меня.
Однажды Уилф уже спас нас с Тоддом, хотя и не обязан был, а потом снова спас Тодда, когда им грозила еще большая опасность. В первую же ночь, когда я только прибыла в лагерь «Ответа», Уилф даже предложил мне вернуться в город за Тоддом, но теперь, когда его увидел и приказал арестовать сам сержант Хаммар, это было бы самоубийством.
Я собираю в ложку остатки каши и со вздохом запихиваю в рот. У меня много причин, чтобы вздыхать: холод, невкусная каша, безделье.
Но каким-то чудом Уилф все понимает. Уилф всегда все понимает.
— Да цел он, Хильди, — говорит он, доедая свою кашу. — Наш Тодд спасется как пить дать!
Я гляжу на холодное утреннее солнце и сглатываю, хотя каша уже давно проглочена.
— Крепись, — вставая, говорит Уилф. — Крепись и готовься.
Я удивленно моргаю.
— К чему? — бросаю я ему вслед, но он уходит, молча попивая кофе.
Я тоже пью кофе, растирая руки и обещая себе, что уж сегодня-то я подойду к госпоже Койл и потребую взять меня с собой на новое задание. Мне нужно узнать…
— Ты что же, совсем одна тут сидишь?
Я поднимаю голову. Это Ли, белобрысый солдатик, стоит и улыбается мне широченной улыбкой.
У меня тут же начинают гореть щеки.
— Нет-нет!
Я вскакиваю, отворачиваюсь от него и поднимаю тарелку.
— Не уходи…
— Да я уже закончила.
— Виола…
— Освобождаю место.
— Да я не к тому…
Но я уже топаю прочь, проклиная себя за пунцовые щеки.
Ли здесь — не единственный мужчина. Ну, то есть его вообще сложно назвать мужчиной, но вы меня поняли. Как и Уилфу, им с Магнусом больше нельзя возвращаться в город: их уже видели.
Но есть другие, которым можно. И это — самая большая тайна «Ответа».
Примерно треть обитателей лагеря — мужчины. Они добровольно вступили в армию, чтобы помогать женщинам выбираться из города, а госпоже Койл — планировать диверсии. Это мужчины, знающие толк во взрывчатке, мужчины, истово верящие в свое дело, мужчины, которые хотят бороться с мэром и всем, за что он ратует, до победного конца.
Это мужчины, потерявшие своих жен, дочерей и матерей, которые борются за их спасение или отмщение.
В основном — за отмщение.
Наверное, это хорошо, что в сплетнях об «Ответе» речь идет только о женщинах — это дает больше свободы мужчинам, даже если мэр догадывается что к чему (иначе бы он не отбирал лекарство у стольких своих солдат). Однако пополнять запасы лекарства становится для «Ответа» все трудней и трудней.
Я быстро оглядываюсь на Ли.
Интересно — почему он здесь?
У меня еще не было случая…
Я еще не успела его расспросить.
Я иду в столовую, не глядя на дверь: она открывается еще до того, как я хватаюсь за ручку.
Прямо передо мной стоит госпожа Койл.
Я даже не здороваюсь.
— Возьмите меня с собой в следующий рейд.
Она ничуть не меняется в лице.
— Ты прекрасно знаешь, почему это невозможно.
— Тодд перейдет на нашу сторону, — говорю я. — Сразу же!
— Остальные думают иначе, дитя. — Я открываю рот, чтобы возразить, но она меня перебивает: — Если он вообще жив. Но даже это не имеет значения, потому что главное для нас — ты. Мы не позволим мэру тебя схватить. Ты — наш самый главный козырь. Девочка, которая должна помочь президенту встретить корабли.
— Я…
Она поднимает руку:
— Ссориться с тобой я не намерена. У нас слишком много важной работы.
Лагерь погрузился в тишину. Люди в столовой замерли на местах и глазеют на меня, не решаясь попросить госпожу Койл отойти в сторонку и выпустить их на улицу. Даже госпожа Форт и госпожа Надари терпеливо дожидаются, пока она уйдет. Как и Тея, они почти не разговаривают со мной — все эти собачонки госпожи Койл, которые никогда бы не посмели заговорить с ней тоном, который позволяю себе я.
