— Можно. Вы тут весь лагерь перебудили.
— Это слишком опасно. Они услышат твой Шум.
Не открывая рта, он говорит мне: Ну и пусть слышат.
— Ли…
— Ты ведь едешь искать его, так?
Я вздыхаю. Может, лучше остаться, пока не пришлось рисковать еще чьей-нибудь жизнью?
— Ты едешь в министерство Вопросов, — тихо говорит Ли.
Киваю.
А потом до меня доходит.
Шивон и его мама тоже могут быть там.
Киваю снова, и на сей раз Ли понимает: мы едем вместе.
Никто не пытается нам помешать, хотя уже пол-лагеря знает, куда мы собрались. У госпожи Койл есть на то причины.
По дороге мы почти не разговариваем. Я просто слушаю Шум Ли и его мысли о семье, мэре и о том, что мэр с ним сделает, если схватит.
Мысли обо мне.
— Лучше скажи что-нибудь, — говорит Ли. — Невежливо так вслушиваться в чужой Шум.
— Знаю.
Но у меня жутко пересохло во рту, и сказать особо нечего.
Солнце всходит раньше, чем мы успеваем добраться до города. Уилф изо всех сил подгоняет быков, но все равно мы страшно рискуем: нельзя появляться в проснувшемся городе на телеге, в которой едет два Шумных человека.
Но Уилф не останавливается.
Я объяснила ему, куда именно мне надо, и он сказал, что знает это место. Он останавливает телегу в чаще леса и показывает нам на утес:
— Бегите, тока людям на глаза не показывайтесь!
— Хорошо. Но если через час не вернемся, езжай обратно, не жди нас.
Уилф молча смотрит на меня. Мы оба понимаем: никуда он не уедет.
Мы с Ли взбираемся на утес, стараясь все время двигаться под покровом деревьев, а на вершине нам становится ясно, почему Уилф высадил нас именно тут. Неподалеку возвышается холм, на котором стояла башня, и отсюда хорошо видно дорогу к министерству Вопросов — это что-то вроде тюрьмы или пыточной или…
Даже думать тошно.
Мы лежим рядом на животе и выглядываем из-за кустов на дорогу.
— Будь начеку, — шепчет Ли.
В этом нет нужды. Как только солнце окончательно встает, Нью-Прентисстаун погружается в РЁВ своих жителей. Непонятно, зачем Ли так уж прятать свой Шум. В этом потоке можно утонуть, не то что спрятаться.
— Вот именно, в нем тонешь, — отвечает Ли, когда я задаю вопрос вслух. — Если в него погрузиться, мигом задохнешься.
— Не представляю, каково было расти в таком мире…
— Да, не представляешь, — кивает он.
Но тон у него не самодовольный.
Я щурюсь, пытаясь разглядеть дорогу в ослепительном солнце:
— Эх, жаль бинокля нет!
Ли запускает руку в карман и достает бинокль.
Я недоуменно смотрю на него:
— Ты что, нарочно ждал, пока я попрошу? Чтобы произвести впечатление?
— Не понимаю, о чем ты, — с улыбкой отвечает он и подносит бинокль к глазам.
— Брось! — Я пихаю его плечом. — Дай мне посмотреть!
Ли убирает руку подальше, чтобы я не могла дотянуться. Я начинаю хихикать, он тоже. Крепко вцепившись в него, я пытаюсь удержать его на месте, а сама тянусь за биноклем, но Ли гораздо крупнее меня и все время увертывается.
— Я не боюсь сделать тебе больно, — говорю я.
— Верю, — смеется он, снова глядя в бинокль на дорогу.
Внезапно его Шум ощетинивается, да так громко, что мне становится страшно — как бы кто не услышал.
— Что там? — спрашиваю я, мигом прекратив хихикать.
Он отдает мне бинокль и показывает пальцем направление.
— Вон, по дороге едут.
Но я уже и сама вижу. Бинокль фокусируется на двух всадниках в новеньких формах. Один из них что-то говорит и жестикулирует.
Смеется. Улыбается.
Второй не сводит глаз с лошади, но спокойно едет дальше.
Едет на работу в министерство Вопросов.
В форме с серебряным «В» на плече.
Тодд.
Мой Тодд.
Едет бок о бок с Дейви Прентиссом.
Едет работать с человеком, который в меня стрелял.
31
ЦИФРЫ И БУКВЫ
[Тодд]
Дни тянутся один за другим. Каждый день — хуже предыдущего.
— Всех-всех? — спрашивает Дейви отца. В его Шуме звенит плохо скрываемая тревога. — До единой?
— Это вопрос доверия, Дэвид, — отвечает мэр, стоя с нами у ворот конюшенного двора, пока наших лошадей готовят к рабочему дню. — Вы с Тоддом так прекрасно справились с клеймлением узниц, что поручить дальнейшие шаги в рамках этой программы я могу только вам.
Я ничего не говорю и даже не смотрю на Дейви, который то и дело косится на меня. Шум его сияет розовым светом от отцовской похвалы.
Но под этим сиянием — тревожные мысли о новой работе. Нам поручили клеймить всех женщин Нью-Прентисстауна.
Всех до единой.
Потомушто клеймить только тех, что побывали в министерстве Вопросов, оказалось бесполезно.
— Они продолжают убегать, — говорит мэр. — Среди ночи скрываются в лесу и уходят к террористам.
Дейви наблюдает за тем, как седлают Урагана, в Шуме — лица орущих от боли женщин.
Их слова.
— А раз кто-то убегает, — добавляет мэр, — другие проникают внутрь.
Он имеет в виду бомбы. Последние две недели они взрываются каждую ночь — за таким числом подрывниц должна стоять довольно сильная и многочисленная армия. Ни одну из женщин поймать не удалось; лишь одна взорвалась вместе с бомбой, которую устанавливала. Ее разорвало в клочья.
Вспоминая это, я закрываю глаза.
Я умер, мне плевать.
(это была она?)
Ничего не чувствую.
— Ты хочешь, чтобы мы заклеймили всех женщин?.. — тихо повторяет Дейви, не глядя на отца.
— Я ведь уже объяснял. — Мэр нетерпеливо вздыхает. — Каждая женщина — член «Ответа», пусть из одной только женской солидарности.
Конюхи выводят из загона Ангаррад. Она высовывает голову за ограду и ласково тычется в меня носом. Тодд, говорит она.
— Они будут сопротивляться, — говорю я, гладя ее по голове. — Да и мужчины не обрадуются.
— Ах да, — говорит мэр, — вы ведь пропустили вчерашний митинг!
Мы с Дейви переглядываемся. Вчера мы весь день работали и слыхом не слыхивали о митинге.
