Тодд хватается за волосы — они стали длиннее и лохматее, чем раньше.
А сам он заметно вырос.
— Виола, — повторяет он.
— Да, это я. — Делаю еще шаг навстречу. Он не пятится, поэтому я иду дальше, не бегу, но подхожу ближе и ближе.
Когда я уже совсем рядом, он снова делает шаг назад.
— Тодд?
— Что ты тут делаешь?
— Я пришла за тобой. — У меня ёкает в груди. — Как обещала.
— Ты обещала меня не бросать, — говорит он, в Шуме — громкая досада на самого себя, на свои слова и голос. Тодд откашливается. — Но бросила.
— Меня забрали, я ничего не могла поделать.
Его Шум становится громче, и я слышу в нем не только радость, но и…
Ох, господи, Тодд… ты злишься.
— Да что я такого сделала? Нам надо бежать. «Ответ» скоро…
— Так ты заодно с «Ответом»? — рявкает он с неожиданной злостью в голосе. — Заодно с убийцами…
— А ты, значит, солдат? — спрашиваю я в отместку, дивясь самой себе. Меня тоже одолевает гнев, и я показываю пальцем на букву «В» у него на рукаве. — Только не говори мне про убийц…
— «Ответ» убил всех спэклов, — низким, яростным голосом проговаривает Тодд.
И в его Шуме — горы трупов.
Высокие кучи, похожие на мусорные.
На стене — наша синяя «О».
А посреди всего этого — Тодд.
— Лучше б и меня сразу убили, — говорит он.
И закрывает глаза.
Я — круг, круг — это я, твердит его Шум.
— Виола? — подает голос Ли за моей спиной.
Оборачиваюсь. Он прошел уже половину зала.
— Подожди снаружи.
— Виола…
— Снаружи.
У него такой озабоченный взгляд, он так готов вступиться за меня, что мое сердце на миг замирает. По дороге сюда он как можно громче думал, что я — его пленница. В итоге большинство встречных солдат решали, что он ведет меня насиловать, и радостно присвистывали, желая ему удачи. Потом мы спрятались возле собора и увидели отъезжающего Дейви Прентисса — все его гнусные мысли были о том, как они с Тоддом должны отпраздновать свое повышение.
И тогда мы притворились подарком.
Сработало.
Я даже немного разочарована, что все так легко прошло.
Ли переминается с ноги на ногу:
— Позови меня, если что.
— Позову, — отвечаю я.
Он ждет еще секунду, потом выходит за дверь, но оставляет ее открытой, чтобы присматривать за нами.
Глаза Тодда по-прежнему закрыты, и он все твердит про себя: «Я — круг, круг — это я». Должна сказать, это ужасно похоже на то, что я слышала раньше от мэра.
— Мы не убивали спэклов.
— «Мы»?! — открывая глаза, переспрашивает он.
— Я не знаю, кто это сделал, но не мы.
— Вы сбросили на них бомбу в тот же день, когда ты взорвала башню. — Он едва не выплевывает эти слова. — А потом вернулись за узниками и довели задуманное до конца.
— Бомбу? Какую еще бомбу?
Но потом я вспоминаю…
Первый взрыв, заставивший солдат убежать от радиобашни…
Нет.
Она не могла.
Даже госпожа Койл не могла на такое пойти. «За кого ты нас принимаешь?» — в гневе спросила она…
Но на вопрос так и не ответила.
Нет, нет, это неправда, и к тому же…
— Кто тебе это сказал? — выпаливаю я. — Дейви Прентисс?
Тодд удивленно моргает:
— Кто?
— Как это кто? — Мой голос стал уверенней и жестче. — Твой новый лучший друг! Негодяй, который хотел меня убить. Тодд, и с которым вы весело ездите на работу каждое утро!
Он стискивает кулаки.
— Так ты за мной шпионила? — вопрошает он. — Я не видел тебя три месяца, три месяца от тебя ни слуху ни духу, и все это время ты шпионила за мной — в свободное от бомбежек время!
— Конечно! — воплю я, чтобы его перекричать. — Три месяца я выгораживала тебя перед людьми, которые с удовольствием назвали бы тебя предателем и врагом. Тодд! Три месяца удивлялась, с какой стати ты работаешь на мэра и откуда он узнал про океан — на следующий же день после разговора с тобой! — Он морщится, но я не унимаюсь, задираю рукав и показываю ему руку: — Три месяца гадала, зачем ты клеймишь женщин этим!
Его лицо мигом меняется, и он едва сдерживает крик, словно это его только что клеймили железным обручем. Он прикрывает рот рукой, но его Шум на мгновение заливает черным. Другой рукой Тодд тянется ко мне, к железной ленте, от которой я уже никогда не избавлюсь. Кожа вокруг еще красная, под лентой с номером 1391 до сих пор пульсирует боль, хотя надо мной колдовали целых три целительницы.
— О, нет, — бормочет он. — Нет, нет.
Дверь открывается, и из нее высовывается мужчина, который нас впустил:
— Все нормально, лейтенант?
— Лейтенант? — спрашиваю я.
— Да, все хорошо, — отвечает Тодд, немного задыхаясь. — Все хорошо.
Мужчина немного выжидает, потом закрывает за собой дверь.
— Лейтенант? — повторяю я уже тише.
Тодд стоит, уперев руки в колени и свесив голову, глядя в пол.
— Это же не я, правда? — тихо-тихо говорит он. — Я не… — Он снова показывает на железную ленту. — Я ведь не мог это сделать, не узнав тебя, так?
— Нет, — говорю я, читая в его Шуме ужас, которым он так упорно пытался пренебрегать. — Это сделал «Ответ».
Он вскидывает голову, в Шуме — сплошь вопросительные знаки.
— Только так я могла спокойно войти в город, чтобы найти тебя, — говорю я. — Только так нам удалось пройти мимо солдат, марширующих по всему городу, — они думали, раз я заклеймена, опасаться нечего.
До него понемногу доходит, и он меняется в лице:
— О, Виола…
Я тяжело выдыхаю воздух:
— Тодд, прошу тебя, пойдем…
Глаза у него мокрые, но теперь я наконец вижу его, моего Тодда, — в лице, во взгляде, в руках, обреченно повисших по бокам.
— Слишком поздно, — говорит он, и голос его так полон печали, что у меня на глазах тоже выступают слезы. — Я умер, Виола. Я умер.
— Неправда! — говорю я, подходя еще ближе. — Просто сейчас такое время.
Он смотрит в пол невидящими глазами.
Ничего не чувствую, стучит в его Шуме. На все плевать.
