«Комитет по встрече» должен знать о них с Пашей достаточно…
Если Климова все же устранили, то безусловно не держава.
Государство в такие игры если и играет, то по вовсе уж суперсерьезным поводам.
Следовательно, ответ шарады — конкуренты. Их у «Интеркрайта»
хватает — и каждый второй, не считая каждого первого, по милому совковому
обыкновению частенько решает проблемы совершенно нецивилизованно.
Это — с одной стороны. С другой же… посвященные люди знают,
что расейский бизнес за последние годы все же несколько цивилизовался. Особенно
— крупный. Пожалуй что, безвозвратно канули в Лету времена, когда по Шантарску
и иным немаленьким городам средь бела дня носились машины, набитые упоенно
палившими друг в друга индивидуумами, когда, как это было в истории с кладом
Чингисхана, шли в ход БТР и боевые вертолеты. Слишком многое сейчас
предпочитают решать за столом переговоров, предваряя возможные перестрелки и
прочие силовые акции чинной беседой людей в галстуках. Беспредела хватает,
понятно, однако происшедшее как-то не смахивает на классический беспредел…
Он подошел к длинному бордовому дому сталинской постройки,
поднялся на третий этаж, пару секунд простоял, прислушиваясь к тишине за
дверью. Нажал кнопку звонка условленным образом — длинный, два коротких…
С внешней стороны не было никаких следов глазка — но это еще
не означало, что его не существовало вовсе. Крохотная видеокамера замаскирована
идеально, и сейчас Данил красуется на небольшом экранчике в полный рост…
Дверь открыла бабуля шестидесяти трех лет, прямо-таки
по-американски подтянутая и моложавая, с добрым лицом старой учительницы, всю
сознательную жизнь упоенно сеявшей разумное, доброе и вечное (очки в тонкой
золотой оправе на это сходство как нельзя лучше работали). Вот только бабуля
эта, свет Митрадора Семеновна, к благородному учительскому племени отношения не
имела ни малейшего…
Закрыв за собой дверь, Данил, как привык в Шантарске,
шутливо бросил:
— Здравия желаю, товарищ старший прапорщик.
А бабуля, как обычно в том же Шантарске, ответила вполне
серьезно, сухо-значительным тоном службистки:
— Здравия желаю, товарищ майор. Бессменная секретарша и в
чем-то правая рука Данила, бабуля Митрадора Семеновна, едва закончив в
пятьдесят втором десятилетку, решила продолжать трудовую династию по линии
папаши — и по его протекции оказалась на боевом посту в одном из женских
лагерей необозримого Шантарлага. Впоследствии, после приснопамятной
оттепели-слякоти, лагерей в Шантарской губернии изрядно поубавилось, но
осталось еще достаточно, чтобы Семеновна вертухайствовала до пенсии, на каковую
была отправлена старшим прапорщиком с полным набором юбилейных и выслужных
медалей и неведомо за какие заслуги пожалованной Красной Звездой. Если уж
говорить о личных потаенных эмоциях, то в этом плане Данил ее ненавидел и с превеликой
охотой задавил бы старую лесбиянку собственными руками. Но эмоциям он как раз и
не имел права поддаваться. Что касаемо работы, прошедшая суровую школу бабуля
была незаменимейшим кадром со вколоченной намертво привычкой исполнять приказы
от сих и до сих, держать язык за зубами и не удивляться абсолютно никаким
поручениям. Данил никак не мог забыть, как однажды шутки ради сообщил, что
намерен оборудовать в подвале главного офиса «Интеркрайта» личную тюремную
камеру для «активного следствия», — и едва успел остановить бабулю, когда она
как ни в чем не бывало собралась уж просматривать личные дела персонала, чтобы
подобрать подходящих, надежных кандидатов в пытошники… При всем при этом она
вовсе не была ни монстром, ни садисткой.
Попросту свято верила, что живет, думает и действует
единственно правильным образом, что по-другому просто нельзя в наше время и с
нынешним народом, чем ужасно напоминала Данилу и Ленина, и Егорку Гайдара, и
подобных им спасителей страждущего человечества…
Расцвела наша бабуля, полное впечатление, даже где-то и
похорошела. Виной тому, конечно, не послушная шлюха Наденька, прихваченная сюда
Митрадорой из Шантарска, а, надо полагать, благостная для людей определенных
убеждений атмосфера города Менска. И флаги развеваются прежние, и прочей
совдеповской символики хватает, и Великий Октябрь здесь все еще празднуют,
пусть без особой помпы…
Из кухни выглянула Наденька, существо смазливое и довольно
тупое впрочем, не настолько, чтобы не врубаться в понятие «двойная игра». С
самого начала она за хорошую денежку прилежно постукивала Данилу на пожилую
сожительницу — ибо, как сказал бы товарищ Сталин, нет Бога, кроме Контроля, и
перепроверка-пророк его… Данил дружелюбно осклабился шлюшке — вообще, легенда
идеальная, живут себе пенсионерка с племянницей, с соседками на лавочке
судачат…
Прошел в аскетически обставленную комнату — где, конечно же,
красовался памятный Данилу по кабинету Митрадоры в «Интекрайте» портрет
Сталина, уверенно свернул в смежную, нажал выключатель на стене, который был
вовсе не выключателем.
В стене, оклеенной узорчатыми обоями приятного для глаз
цвета, распахнулась дверь. Данил прошел в другую квартиру, чьи окна и подъезд
выходили на противоположную сторону дома, в тихий дворик.
Пробить дверь меж квартирами, не привлекая ничьего внимания,
было нетрудно — гораздо труднее в свое время оказалось найти подходящий дом и
провести ювелирно отточенную операцию, после которой хозяин этой, второй
квартиры так и остался в убеждении, что это он сам решил ее продать милому,
интеллигентному человеку, вернувшемуся на историческую родину…
Милый, интеллигентный человек Володя Валахов, как и
полагалось человеку с таким обликом и легендой, восседал за компьютером. Не
вставая, лишь повернув голову, доложил:
— Я как раз ввожу последние поступления…
— Валяй, валяй, рисуй… Моцарт, — ухмыльнулся Данил, сел в
мягкое кресло и покойно расслабился, убрав и сутулость, и выражение лица,
свойственное провинциальному юридическому крючку. Здесь он мог побыть самим
собой, а столь приятные минутки, такое впечатление, станут в этом городе
редкостью…
— Ну, здорово, Капитан, — сказал он второму, лысоватому, с
обликом замотанной жизнью канцелярской крысы. — Испытываешь трепет при виде
нежданного явления начальства?
— А как же, — в тон ему ответил Лемке. — Вам как,
фельдмаршал, — шашки в положении «подвысь» или сразу сауну с блядями?
— Первое — неосуществимо за отсутствием реквизита, второе
для нас, стариков, как бы уже и не нужно…
Несмотря на фамилию, Лемке (он же Капитан, он же Крокодил,
он же Наша Рэмба) был чистокровным русаком, подобно лермонтовскому доктору
Вернеру. И, что важнее, единственным кадром интеркрайтовской службы
безопасности, который побывал с Данилом в деле в той, прошлой жизни, когда
Данил, уйдя из «девятки», но еще не уйдя из конторы, оказался южнее речки
Пяндж.
Дело это затянулось на два месяца. Была такая, оставшаяся
совершенно не известной посторонним история, когда некий полковник из
ограниченного контингента, не удовлетворясь мелкими бытовыми сделками по продаже
местным горючки и бушлатов, захотел разбогатеть резко. И знал, сколько обещали
обосновавшиеся в Пакистане белозубые англосаксонские ребята за новейший
вертолет огневой поддержки, буде его доставят целехоньким. Из-за златолюбия
полковника серьезные конторы по обе стороны границы надолго увязли в сложной и
кровавой игре, втянувшей в свою орбиту массу разнообразного народа, в одних
высоких кабинетах стучали кулаками по столу и требовали не жалеть ни
зелененьких, ни людей, в других, столь же яростно обрабатывая столы верхними
конечностями, вперемежку с матом обещали Золотые Звезды тем, кто сумеет вернуть
вертушку или хотя бы уничтожить ее дотла, не выпустив в Пакистан.
