— Ну и?
— Мы, в общем, дружили… Я пообещала при нужде замолвить
словечко, уговорила не торопиться, проверить еще раз. Это было в пятницу, а на
выходные она поехала в Польшу, в Брацлав — и пропала…
— В Брацлав-Воеводский?
— Нет, в Брацлав-Мазовецкий.
— И что, никто не побеспокоился?
— Ну почему? В понедельник ездили к ней домой, не нашли,
подождали, а во вторник связались с польской полицией, только, по-моему,
результатов нет до сих пор. Я думала, вы знаете… Никому не говорила, но у меня
сложилось впечатление, будто Зойка чего-то определенно не договаривала… Я
теперь, как та ворона из пословицы, любого куста боюсь…
— Ну, не паникуйте, — сказал Данил. — Брацлав-Мазовецкий —
это, знаете ли, не джунгли. Есть у меня по ту сторону границы кое-какие
зацепки.
— Приятно слышать. А по эту сторону границы как прикажете
обходиться? Они могут вернуться…
— Они вернутся в одном-единственном случае, — сказал Данил.
— Если получат точную информацию, что вы все же проболтались. Судя по вашему
описанию, люди серьезные, а такие зря не станут дергаться. Ну, а я уж
постараюсь, чтобы наш разговор между нами и остался… Хотите, приставлю к вам
человека?
— Думаете, поможет? Я же видела, в каком виде вы сегодня
заявились, полное впечатление, будто вами долго и старательно вытирали стену.
— Ну, тут совершенно другое… — сказал Данил без всякого
смущения. — Это, так сказать, входило в правила игры. Не всегда следует
завязывать нападающего узлом. Иногда полезно, чтобы он остался в убеждении,
будто накидал-таки тебе плюх…
— Отсюда и очки эти глупые? И весь облик заштатного
бухгалтера?
— Вы умница, — сказал Данил. — Чем дольше тебя будут считать
заштатным бухгалтером, тем позже решат по тебе жахнуть из самого главного
калибра…
— Ну, а мне-то как быть?
— Как насчет охраны?
— Не поможет. Серьезные люди найдут способ…
— Давайте договоримся так, — сказал Данил. — Охрана все же
будет, хотя вы ее не увидите и не услышите. Я это умею, честное слово… С
Брацлавом разберемся в самом скором времени.
И не только с Брацлавом, добавил он про себя. Кое с кем еще,
и качественно. Пожалуй, замаячили все же на чистой стене контуры рисунка,
замысел художника остается темным, но, по крайней мере, можно отличить кентавра
от гетеры…
— Ну хорошо… — протянул Данил. — Оксана, а вот эти ключики
вам, часом, ни о чем не говорят?
И показал те два ключа из климовской связки, которые так и
не удалось к чему-то конкретному привязать.
— Как же… Это его, пышно выражаясь, явочная квартира на
Лукомской.
— Значит, один от квартиры… А второй?
— Второй — от гаража. Там гараж во дворе, Климов его обрел в
придачу к квартире. Дед, насколько я помню, перебрался в деревню к
родственникам, а квартиру сдает…
— Есть во всем этом один положительный момент… — сказал
Данил.
— А именно?
— То, что вы, Оксаночка, никак не кажетесь убитой горем по
поводу одного трагического утонутия… Не лицедействуете.
Молодая женщина взглянула ему в глаза;
— Вы уж простите за черствость, но не было никаких особенных
чувств. К тому же из-за него впуталась во все это…
— Мне тут рассказывали интересные вещи. Якобы Климов пару
раз под влиянием Бахуса учил супругу кулаком, да так, что ей, бедной, пришлось
участкового вызывать…
— Ерунда какая-то. Совершенно не в его стиле.
— Мог перепить…
— Плохо верится. Не его стиль.
— А оружия у него вы не видели?
— Пистолет?
— Хотя бы.
— Нет, ничего подобного. Ни разу не видела. У Данила так и
чесались руки сграбастать телефонную трубку, позвонить в Варшаву Янушу,
связаться с Лемке.
Он сдержался. Пусть даже линия свободна от прослушивания,
пусть даже… Не стоит пороть горячку. Фигуры для шахматиста, а не шахматист для
фигур.
— Ну вот, — вздохнула Оксана. — Излила душу, и легче стало.
Знать бы еще, что крепкое мужское плечо рядом есть…
— Дала о себе знать женская натура? Выглянула из-под облика
крутой яппи?
— Я могу посостязаться с мужиками в нормальных условиях, на
ниве честного бизнеса, — резонно возразила Оксана. — Но когда в меня тычут
пистолетами и ножами, становлюсь самой обычной перепуганной бабой…
— Логично, — вынужден был он признать.
— Нас здесь не подслушают?
Данил усмехнулся:
— Когда перестраивали и обставляли это зданьице, я особо
постарался, чтобы здесь сделали двери, для посторонних ушей совершенно
непроницаемые.
— Да? Жаль, я раньше не знала. Смотришь, и не болталась бы
по загородным домикам и наемным квартирам…
Начала приходить в себя, констатировал Данил, поневоле
обратив внимание на две расстегнутых пуговицы жакетика в обтяжку — благо с
деловой частью беседы, похоже, покончено. Беззаботная игривость в голосе
прорезалась, улыбка соответствующая…
— Вы, такое впечатление, меня ни за что не втравили бы в
неприятности…
— Ну да, у меня масса достоинств, — кивнул Данил. — Столько,
что друг другу мешают…
— Авантюризм среди них найдется?
— Это достоинство?
— Иногда, — сказала она, непонятно улыбаясь.
— В таком случае — найдется.
— Прекрасно. Обнимите меня. Он усмехнулся:
— Терпеть не могу гонораров…
— А кто тут говорит про гонорары? — поинтересовалась Оксана,
невозмутимо вынимая из ушей затейливые серьги. — Вы пока что ради меня палец о
палец не ударили, впрочем, и об авансах речь вести столь же глупо… Я вас
совращаю.
Совершенно недвусмысленно. Без всякой связи с окружающей
ситуацией. Не считайте меня циничной девкой, но я в жизни не сталкивалась со
старомодной добродетелью…
— А Сердюк?
— Там другое. Он зажатый какой-то, и вряд ли в добродетели
дело… — Она придвинулась вплотную, в ореоле духов и аромата свежего тела. — Ну?
— Звона в ушах не обещаю, — честно предупредил Данил.
— А это уже интригует…
«Жизнь вновь становится загадочной и удивительной», —
подумал Данил, без суеты снимая с нее костюм, под которым почти ничего и не
оказалось. Дверь и в самом деле работала, словно переборка подводной лодки,
отсекая все звуки снаружи, и за окном была тишина. Оксана наклонилась над ним,
закрывая лицо и весь мир разметавшимися волосами, опытные пальчики проделали
все за него, тела слились, колыхнулись — и Данил с невыразимым сожалением
ощутил себя старым, мудрым змием, успев подумать, что знать все наперед порой
бывает чертовски мучительно…
