— Нет, — угрюмо сказал Крук. — Ты ж сам знаешь:
стопроцентная верность бывает только у собак. А людишки, хоть и едят у тебя с
руки, хвостом повиливая, порой свинью подкладывают…
— Верю.
— Что я тебе должен, Петрович? Извини — что тут скажешь… За
накладку один черт отвечать следует.
— Ничего ты мне не должен, — великодушно сказал Данил. — А
вот дослушаешь до конца — пожалуй что, сам признаешь, что стал ты
нежданно-негаданно ба-альшим моим должником… Твои мальчики давно конвоируют
иные грузовички?
Ты только не делай глупых глаз. Прекрасно понимаешь, о чем
я. Есть такие грузовички, что идут под негласной охраной твоих ребят. А это,
если разобраться, вроде бы и бессмысленно — ты ж и так трассу держишь,
отморозков там давно не паслось. Значит, варианты? Кто-то тебя попросил особо
присматривать за некоторыми фурами… Тебя лично. Такие дела молодежь вроде
покойного Ракуты или Стаха сами не решают… — Он достал небольшую фотографию и
продемонстрировал собеседнику в ладони. — У тебя с ним роман, Крук?
— Я же тебя не спрашиваю про твои романчики…
— Так и потребности у тебя такой не возникало, — с ухмылкой
сказал Данил. — А у меня, знаешь ли, возникла…
— Не по правилам все это, Петрович. Мои дела — мои, а твои,
соответственно, твои. Не вижу я пока что пересечения…
— Сейчас объясню, — сказал Данил с расстановкой. — Что бы за
тобой ни числилось, Крук, тяги к самоубийству ты вроде бы и не испытывал
никогда.
Чего ж сам в петлю полез?
— Короче?
— Короче — это ты решил, что его прикормил. Что он,
начитавшись романчиков и насмотревшись на российских коллег, захотел жить
красиво и потому тебе отдался… А это он тебя пользует, как… сказал бы я, как
кого, да за базаром следить приходится… Сказать тебе, во что ты влип?
— Ну, скажи, — усмехнулся Крук.
И Данил сказал — конечно, выложив не более половины, а то и
меньше половины, если судить пристрастно. Но и того должно было хватить с
лихвой.
Кому-кому, а Круку хватит…
— Вот так, — сказал Данил, закуривая. — Сколько клятв есть
на белом свете считай, я их все произнес. Не работаю я по мелочи, Крук, сам
знаешь. И ошибиться не могу. Хорошо, если он тебя просто пользует втемную…
только не такой он дурак. Он из тебя, ручаться можно, давно изобразил
отличнейшего козла отпущения… как из меня давненько уж пытается изобразить. А мне
на старости лет отчего-то не хочется в козлы, да еще по такому делу… Думай,
Крук, думай…
Он отвернулся и, пуская дым, рассеянно смотрел на белый
обшарпанный магазинчик, возле которого стоял зеленый автомобильный прицеп.
— Ручаешься? — спросил наконец Крук.
— Ручаюсь, — сказал Данил. — Тебя не просто пользуют, тебя в
козлы готовят черт-те сколько времени…
Минут через десять он остался один. Не глядя вслед уходящим,
достал фотографию майора Пацея, поднес к ней огонек зажигалки и старательно
сжег.
Растер пепел подошвой, встал и направился обратной дорогой.
Вскоре он обосновался в пивной, которую знал десять лет, с
первого приезда. Как и «Приют охотника», она ничуть не изменилась — простецкое
темноватое помещение с двумя рядами столов, в углу раковина с облупившейся
эмалью, у стены — короткая стойка с двумя кранами, где пиво разливали и в
банки, и в кружки, да и вообще во все, с чем придешь. Наполнив купленную в
соседнем магазинчике трехлитровую банку и, взяв в свободную руку бумажку с
двумя толстенными копчеными скумбриями, прошел к столику у окна. За окном как
раз проехала военная машина, при виде которой Данил, хорошо рассмотревший и
номера, и марку, и назначение, удивленно приподнял брови.
Интересная мозаика…
И попивал прохладное пивко, отрешенно глядя на узенькую
улочку за окном.
Восемнадцатого августа девяносто первого года он проехал по
этой самой улочке в столицу в половине седьмого утра, когда все радиостанции
Советского Союза уже объявили, что товарищ Горбачев некстати занемог, а посему
создан совершенно новый госкомитет, избравший своим гимном бессмертную музыку
Чайковского.
Как и все прочие волки «дня Д», Данил точно знал, что ему
делать и куда первым делом направиться.
Первый неприятный укол в сердце он ощутил, когда его
«жигуль» проехал мимо солидного кирпичного зданьица — поста ГАИ на въезде в
столицу. В обычное время здесь всегда дежурили милиционеры с автоматами,
логично было предположить, что уж теперь посты даже усилят. Однако пост был
закрыт вообще! Чего никогда прежде не случалось. Через десять минут, проезжая
мимо городского аэропорта, Данил увидел, как оттуда взлетает гражданский
самолет.
И это — чрезвычайное положение?! Возле железнодорожного
вокзала — никаких признаков чрезвычайной охраны, разве что у пригородных касс
приткнулся небольшой цивильный «пазик» с полудюжиной парней в штатском…
И на улицах — ни следа усиленных патрулей.
На душе становилось все тревожнее, и, когда он приехал туда,
где должен был находиться согласно штатному расписанию, то вошел внутрь, уже
явственно ощущая волчьим чутьем сосущее предчувствие краха, скольжения в
бездну.
Так оно и оказалось. О тех днях он старался вспоминать как
можно реже, но когда бы ни вспоминал, осадок в душе был самый пакостный. Все
было готово, все были готовы, замерла в предчувствии броска великолепная
армада, умевшая сокрушать и пресекать в мгновение ока, недоставало лишь
хриплого рева охотничьего рога, — а вот его-то и не последовало. Совсем. Сутки
спустя Данил сидел в комнате, где усатый подполковник, вопреки строжайшим
инструкциям успевший опрокинуть стакан, стучал кулаком по столу и орал:
— Блядь, мы ж профессионалы! Мы ювелиры! Только моторы
завести! Вы что, не видите, как все проседает? Дайте команду! Что они в Москве,
жопой думают?
Но Басенок, который должен был дать команду ему, а заодно и
Данилу, сидел, уставясь в стол, с мертвым лицом — потому что не получил команды
и сам. Никто не получил команды, до самого конца так и не последовало команды.
Двадцать первого, когда все рухнуло окончательно, Данил
улетал отсюда — и, глядя в иллюминатор медленно катившего к взлетной полосе
самолета, видел, как идет к армейскому «ИЛ-76» длинная колонна десантников.
Очень возможно, это были ребята того подполковника. Все рухнуло. Не нашлось
молодого корсиканца, способного без оглядки рявкнуть: «Вперед!» — ведь
известно, что перевороты, затеянные молодыми военными вундеркиндами,
проваливаются раз в десять реже, чем путчи, задуманные старыми интриганами…
…Понемногу, несмотря на рабочее время, в пивнушку стали
стекаться аборигены, и вскоре за одним столиком с Данилом их оказалось четверо,
а там и пятый прибавился. Данила это ничуть не раздражало, наоборот — выпала
возможность беззаботно отдохнуть, проведя время в неторопливой пустой беседе за
кружкой не самого скверного пива, обсуждая знакомые насквозь темы: жизнь на
грешной земле. Батька и его супротивника, нехитрые сенсации старинного Кракова,
космос и земля… Благо в таких вот местах все моментально становятся друг другу
желанными собеседниками и чуть ли не кумовьями.
