Короче говоря, не грозите отмщением — оно все равно опоздает
— и не бейте на жалость. Когда баба лезет в мужские игры, жалости не бывает…
Она боялась, ясно как божий день, но все же, Данил понимал,
всей серьезности не осознавала. Чересчур уж холеная и благополучная молодая
дамочка, трудно перестроиться и понять, что оказалась у параши…
— Я требую…
— Ну, хватит, — поморщился Данил. — Адвоката? Совершенно
идиотское требование, уж простите. Смех… Звонка телефонного требуете? Уж не
майору ли Пацею, с коим вчера так мило беседовали по телефону из Москвы? Вам
пленочку прокрутить или так поверите?
— Вы и не представляете, во что ввязываетесь…
— Это я-то? — без всякого наигрыша удивился Данил. — Ада, вы
еще запущеннее, чем мне казалось… Это вы не представляете, что может случиться
с вашими наманикюренными ноготками уже через четверть часика…
— Что вам от меня нужно?
— А знаете, это уже напоминает деловой разговор, — сказал
Данил. — Похвально… Вот бумажка номер один. Согласно данной квитанции, выданной
заведением «Колесо Фортуны», вы поставили сорок две тысячи зеленых на то, что
Лукашевич перестанет быть президентом уже в этом году. Бумажка помер два,
аналогичного содержания. Варшавский филиал «Роббинс и Фаулер». Двадцать шесть
тысяч долларов. В Европе ставки принимают с большей осторожностью, там
соотношение не столь задрано, всего-то семь к одному — но все равно нехило…
Всего — шестьдесят восемь тысяч. Я ничего не утверждаю прямо, но чутье мне
подсказывает: где-то есть и третий квиток, на тридцать две тысячи, потраченных
на столь же азартное и полностью аналогичное предприятие. Чую, есть третий
квиток. Очень уж подозрительно согласуется с теми ста тысячами баксов, которые
вы получили под льготный процент благодаря содействию одного
вундеркинда-реформатора… Простите, Ада, но это — дрянная мелочность. Не
удержались, решили хапнуть куш…
— Вы полагаете, в этом есть что-то криминальное?
— Как сказать… Будь у вас миллиончик баксов, все можно было
бы и списать на азарт. Но когда человек влезает в долги, чтобы сделать ставки
на конкретный результат, с точки зрения многих весьма даже проблематичный, то
люди подозрительные, вроде нас, начинают думать: а не знает ли наш игрок что-то
такое, что ему позволяет без страха ухать денежки? По аналогии со скачками — не
шепнул ли ему пару слов жокей? Не подкупил ли он жокея? Не знает ли он точно,
что несомненному фавориту сыпанули в овес какой-то гадости и фаворит сдохнет,
не доскакав до первого барьера? Ну что ж, вы не первая и не последняя, кто
попытался извлечь из ситуации маленькую выгоду для себя…
Ада, пока он говорил, слушала внимательно, с легонькой
иронией в улыбке.
Закинула ногу на ногу, прищурила хорошо подведенные глаза:
— Я по-прежнему не вижу никакого криминала…
— Но поймите наконец, что мы не в суде, — сказал Данил. —
Тут никого не заботит соответствие ваших поступков статьям Уголовного кодекса.
Задача у нас другая. Вы нам сдадите эту кодлу. Пацея, вашего вундеркинда,
прочих, вы перед моим магнитофоном вывернетесь до донышка. Тогда, очень
возможно, останетесь живы. И с нетронутыми ноготками. Неужели вы совершенно не
брали в расчет, что противная сторона что-то узнает и примет свои меры?
— Можно вам задать серьезный вопрос?
— Ну разумеется, — сказал Данил.
— Сколько вы стоите? Вы и… этот? — она большим пальцем
показала себе за спину на Франсуа.
— Мимо мишени… — сказал Данил, ничуть не рассердившись. —
Бывают ситуации, когда никакие деньги не смогут ничего компенсировать. Я не
просто платный исполнитель — ваши дружки собрались развалить и мое предприятие.
Тут никаких денег не хватит. А этот элегантный господин, на коего вы показали
столь пренебрежительно, не перекупается по одной-единственной простой причине:
не перекупаясь, он сохранит репутацию незапятнанной и благодаря этому
заработает столько, что опять-таки бесполезнылюбые контрпредложения… Мы не
продаемся как раз оттого, что — циники.
— И все же?
— Давайте оставим это. У вас в «дипломате» обнаружился
крайне интересный листок. В самолете, должно быть, набрасывали? Кружочки с
буквами, стрелочки… Буквы очень напоминают сокращенные до аббревиатуры названия
иных столичных газет, план информационного обеспечения акции?
Пацею должны были показать?
— Я и не говорила, что знаю какого-то Пацея…
— Скажете, — заверил Данил. — Вы поверьте, мы люди без
всяких предрассудков, я уже говорил. Палач не знает роздыха, и все же, черт
возьми, — работа-то на воздухе, работа-то с людьми… Что вы морщитесь? Не
нравится такая поэзия? Привыкли к чему-то более элегическому? Есенина вам
почитать? Извольте. Пей со мною, паршивая сука… Не морщите носик, это тоже
Есенин. Хотя я ни за что не стал бы пить с прошмандовками вроде вас…
— Слушайте, вы!
— Возможно, я и был бы с вами более галантен.
Очень может быть. Но здесь убивают людей, вы понимаете? Людей
убивают. В том числе и совершенно непричастных, виновных только в том, что в их
смерти кто-то увидел неплохую декорацию…
— Не понимаю, о чем вы, — сказала она высокомерно. — Я в
жизни и пальцем никого не тронула. И мои знакомые тоже.
А ведь я ее ненавижу, подумал Данил. За прошлое, пусть она к
нему и непричастна. Нет ни капли ненависти к тем вождям, которых охранял
когда-то, зато скулы сводит при воспоминаниях о той своре дочки, племянники,
дядья, холеные бляди, прихлебатели, мужья внучек-страшилок, трахавшие их
исключительно в темноте, стиснув зубы… И это вовсе не злоба безропотного лакея,
тут нечто серьезнее: свора сама по себе была скопищем пустышек, ничтожеств,
процветавших исключительно за счет близости к охраняемому телу.
Вожди, как к ним ни относись, все-таки были личностями, по
крайней мере, пока не одряхлели до маразма…
Так что очаровательная Ада — всего лишь скверное, дешевое, в
мягком переплете переиздание. Из той же своры.
— Удивляюсь я твоему ангельскому терпению, — подал голос
Франсуа. — Я бы не смог с этой блядью столько времени вести светские беседы, да
еще улыбаться почти мило.
— Ларчик просто открывается, — усмехнулся Данил. — У нас
немало времени, можем себе позволить многословие… Впрочем, времени не так уж и
много…
Ада, мне интересно, вы хоть понимаете, что своей алчностью
мно-огое запороли? Если бы не ваши ставочки против Батьки, на вас могли и не
выйти вообще, остальных так и так взяли бы за хобот, но вы могли проскользнуть
сквозь невод, оставшись совершенно мне неизвестной…
— Послушайте, — досадливо поморщилась Ада. — Не пора ли
кончать этот балаган? Я совершенно не представляю, чего вы от меня требуете. Я
хочу встать и уйти отсюда. Я понимаю, вы мне не дадите подбежать к окну,
разбить стекло, заорать на всю улицу… А вы-то понимаете, что вам оторвут
головы?
