– Рубен, я ласточку заправил, спасибо. – Краев
положил на стол ключи от «Жигулей». – Только тосол подтекает. Я хомутик
затянул, но ты всё равно проверь…
– Ничего, завтра в ремзону загоню, всё, что надо,
сменим-подтянем, – отмахнулся Рубен. – Не бери в голову, сирели.
Тамара со сдержанной гордостью выставила на стол плов.
Классический азербайджанский откидной плов: рис отдельно, хоруш
[62]
– бараньи рёбрышки с фасолью и зеленью – отдельно. И что это были за рёбрышки,
плавающие в душистой подливке!.. И что это был за рис на молоке и с мёдом, но
почему-то несладкий, с хрустящей корочкой из особого теста!..
Добрая еда имеет свойство притягивать и собирать кругом себя
хороших людей. Краев только поднёс ложку ко рту, когда в прихожей
материализовался Михаил Рубенович пятнадцати лет, пришедший из школы.
– Здравствуй, отец. Здравствуй, дядя Олег, здравствуй,
мать.
Говорят, дети любви неудачными не бывают. Если это верно,
значит, у Рубена с Тамарой действительно состоялась любовь. У Мишки был взгляд
взрослого мужчины, в словах – спокойная рассудительность, в движениях –
сдержанная энергия. В свои пятнадцать он видел и смерть, и боль, и злобу, и
бесповоротно оскотинившихся людей. А сейчас выживал на земле, о которой ему
слишком часто давали понять, что она ему – чужая, а сам он – «понаехали тут»,
чёрный, чурка, чурбан, горный козёл, будущий террорист. Армяно-азербайджанский
Михаил не брал в рот даже пива, не курил, не водился с обдолбанными компаниями.
Учился на отлично, а ещё ходил в секции бокса, боевого самбо и стрельбы. Хотел
по мере сил подготовиться ко всему, что могла жизнь подкинуть…
В общем, Краев не считал зазорным здороваться с ним как с
мужчиной – за руку.
Когда сытость достигла уровня, при котором «рот хочет, а
брюхо больше не может», Краев с благодарностями определил тарелку в раковину и
поманил Рубена в коридор:
– Слышь, Суреныч… Мне бы баксов сто до утра…
– В загул пойдёшь, писатель? По кабакам бушевать? Куприн
отдыхает? – рассмеялся Рубен. Понимающе хмыкнул и вынес из своей комнаты
дядьку Франклина. – Можешь даже и не до утра. Не горит.
– Ну да, побочный ты наш сын султана Брунея… –
усмехнулся Краев. Вздохнул, похлопал Рубена по руке. – Шноракалутюн,
[63]
брат. Утром отдам.
То, что он собирался содеять, его нисколько не радовало.
Однако куда было деваться – с подводной-то лодки. Наша доблестная почта
способна потерять всё, что угодно, не теряет она только платёжные квитанции. За
квартиру, за свет, за телефон… Да и вообще, кушать хочется иногда…
«Ну и что мы имеем? Вернее, кого мы будем иметь?»
Краев подключился к Интернету, вызвал «Жёлтые страницы»,
ввёл в поиск слово «казино» и почти сразу удовлетворённо хмыкнул. Оказывается,
буквально на днях в двух остановках от его дома открылось казино «Монплезир».
Рулетка, покер, блек-джек, автоматы… полный комплект. И Краева в том заведении
покамест не знали. То есть – вперёд, с песнями, смело изображая лоха,
начинающего недотёпу, клоуна, которому везёт… Ну вот кто бы знал, почему
капризная фортуна так благосклонна к шутам?
[64]
К людям с
тараканами в голове и с левой резьбой, ковыляющим по самому краю обрыва?
[65]
Интернет не обманул. Заведение «Монплезир» встретило Краева
мощными дверями из пуленепробиваемого стекла, гирляндами воздушных шариков и
свеженьким плакатом: «Мы открылись!»
– Вы у нас в первый раз? – сфотографировали его на
входе, поинтересовались паспортом, поменяли Рубеновы баксы на фишки и допустили
наконец в святая святых – в гнездо порока и наслаждений.
Казино было как казино. Никаких окон и часов, дабы играющие
не следили за временем; зеркала, предметы роскоши, дабы пробуждался «комплекс
вороны», сиречь подсознательное причисление себя к миру богатства и
процветания, бежевое, чтобы не уставал глаз, сукно… аптечка для проигравших с
валидолами-корвалолами. Мягко сновали официантки, люстры струили блёклый свет,
группа подсадных персонажей устраивала завлекалово: играла, проигрывала,
изображала восторг, лакала дармовую водичку, насыщенную кислородом ради борьбы
с усталостью. Вентиляция, кстати, в «Монплезире» тоже была с кислородом… В
общем, «Включайтесь, граждане, включайтесь, что наша жизнь? – игра…».
Казино жило своей обычной жизнью – азартной, бьющей через
край и на первый взгляд вполне беспорядочной. Но это только на первый взгляд.
На самом деле всё было под контролем. Тотальным. Если хорошенько подумать,
казино было зримым воплощением главного кредо социализма: учёта и контроля. Да
каким!..
Краев, изображая интерес, для начала устроил себе экскурсию
по залу. Карточные столы его не привлекли, он направился конкретно к рулетке. К
тяжёлому, сделанному из ценных пород дерева, метровому в диаметре колесу
счастья. Там его уже ждали: барышня без карманов на одежде, крупье, стерва с решительностью
кобры – инспектор и сосредоточенный мэн со взглядом бультерьера – питбосс.
– На все, пожалуйста. Красные. – Краев обменял
кеш-жетоны на «цвет»,
[66]
глубоко вздохнул и на мгновение
прикрыл ресницы. – Спасибо.
Привычно, усилием воли, он перенес себя в прошлое. На
двадцать лет назад, в Афган, в огромную, затерянную в глубине кяризов пещеру…
Перед мысленным взором забил абсолютно реальный родник, губы ощутили звенящую
прохладу, а в ушах, как шёпот далёких звезд, тихо прозвучало: «Персефона». И
сейчас же мир для Краева изменился. Сбросил все покровы, вывернулся, обнаружил
изнанку. Не осталось ни причин, ни следствий, ни времени, ни пространства. Всё
тайное сделалось явным, тёмное – ясным, непознанное – понятным. Предметы стали
видны как плотности вибраций, их связывали пульсирующие, светящиеся нити.
Словно пелена упала с глаз, Краеву захотелось запеть, громко рассмеяться,
выкинуть какую-нибудь глупость, сделать круг почёта на руках и счастливо
заорать: «Люди, как славно всё, оказывается, устроено в этом мире!..» Он не
стал, сдержался. Это по первости, когда ещё не понял что и как, помнится, орал
и смеялся – а люди шарахались, как от полоумного. Какой, к бесу, мир, какие
связи, какая пульсация вибраций… Краев вздохнул и посмотрел на шарик от
рулетки, да не просто так, а в ближней перспективе.
